Литературное кафе "Мастер и Маргарита"

Творческая гостиная Diligans

3.12.2010.

http://diligans.ucoz.ru/load/8-1-0-146

                                               Семён Абрамович

                                                           Памяти Беллы Ахмадулиной

Сколь это странно, продолжать дышать,
легко паря над  бездыханным телом,
и вместо взмаха – по привычке – шаг,
отчаявшись, ещё пытаться сделать.

И видеть, как любившие меня,
до слёз, до исступления, до боли,
смешались с жалкой кучкою менял,
позволивших вкусить от их «любовей».

Сколь это странно, оказаться вдруг,
от страха непростительно свободной,
вторгаясь, не очерчивая круг,
куда угодно и когда угодно.

Сколь это странно – все земные дни –
без исключенья – видеть в одночасье,
где, не смолкая, голос мой звенит,
и мной свеча зажжённая, не гаснет.

А впрочем...
Что тут странного…
И боль,
и пересудов мелочных отрава,
всего лишь дань за право – БЫТЬ,
за право
собою – жить
и умереть – собой.
 

                                                                  Людмила Шарга

 БЕЛЛА

                Стихи Беллы Ахмадулиной читает Валентина Ковач

                 "Поэма о дожде". Читает Елена Куклова

       ХРУСТАЛЬНЫЙ АТЛАНТ ПОЭЗИИ

ПАМЯТИ БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

Флаг русской литературы приспущен. Почти одновременно рухнули 2 столпа её поэтического Олимпа: 1-го июня – Андрей Вознесенский; 29 ноября – Белла Ахмадулина. Им было, что сказать друг другу на земных перекрёстках. И, наверняка, найдётся, о чём побеседовать ТАМ, в невычисляемых и непостижимых нами пространствах.

            На полотнах моей жизни в полный рост запечатлены портреты некоторых величайших представителей человеческого сообщества. В течение трёх с половиной десятилетий меня связывала близкая дружба с Андреем Вознесенским. С Беллой Ахмадулиной я познакомилась ещё раньше. Среди моих многочисленных литературных реликвий – подаренные ею книги, фотографии, стихотворение, которое она подарила мне в день моего рождения, находясь с визитом в Нью-Йорке.

            Вспоминается, что она любила, чтоб её называли БЕлла, а не БЭлла, и без отчества. Во всём её облике витала аура нездешности и неизбывности. Казалось, что печаль была хроническим фоном, на котором развёртывались сцены её жизни. 

            Она очень любила своих дочерей – Анну и Лизу - одна из которых была удочерена в браке с Евтушенко. А другая – дочь сына поэта Кайсына Кулиева.

            Скорость была её топливом:  «Мчи, Белка, Божественный кореш», - орифмовывал её Андрей Вознесенский.

            Она сплетала узор своих строк так же искусно, как народные умельцы творили свои изделия.  Она была одарена талантом вдохнуть поэтическую жизнь в любой самый прозаический сюжет.

                                   Два мрачных исподлобья сведены

                                   в неразрешимой и враждебной встрече:

                                   рояль и ты – две сильных тишины,

                                   два слабых горла музыки и речи.

                                   Но твоего сиротства перевес

                                   решает дело. Что рояль? Он узник

                                   безгласности, покуда в до-диез

                                   мизинец свой не окунёт союзник.

            Слова «сиротство», «немота», «суетность» были прочно прописаны в её лексическом репертуаре.

            Друзья были её якорем. Она была их спасательным кругом. В файлах памяти сохранились эпизоды, когда я была в гостях у Беллы Ахмадулиной и Бориса Мессерера, в его мастерской на Арбате.  За время моего пребывания там ей звонил В. Аксёнов, который делился своими впечатлениями о поездке в Америку. Впоследствии он напишет об этом прозу «Круглые сутки нон-стоп».  Также звонил Высоцкий, который долго жаловался на проблемы  то ли с приездом Марины к нему, то ли с заключением их брака. Точно уже не помню. Белла, как всегда, принимала живое участие в чужих бедах. Пыталась она помочь и мне, когда все мои помыслы были направлены на переезд из Одессы в Москву. Увы, всё это, как всегда, закончилось непредсказуемо: вместо Москвы меня перетащили за океан…

Дар - равно долг. Особенно, когда это касается дара словесности. И в душе Беллы обычно находили пристанище те, кто был отвергнут диктатом большинства и официозом. Стихи протекали по её сосудам также естественно, как кровь. Но она редко была удовлетворена созданным ею. Для иллюстрации -  на одной из книг, подаренных мне, она сделала следующую надпись: «Моя дорогая милая Инночка! Книжонка плохая, а Вы – хорошая. Ваша Белла». А «книжонка» эта называлась «Свеча».

Как и у всех поистине великих творцов, в ней жило ощущение того, что творческий Абсолют недосягаем и что именно к нему должны быть направлены все побуждения творящего. Похожая на хрупкую хрустальную вазу, в творчестве Ахмадулина была Атлантом.

            А сейчас Белла – белая птица русской словесности – взлетела на причитающуюся ей высоту…

                                                                                              Инна Богачинская

                                                                                              Нью-Йорк

                                                         Памяти Беллы Ахмадулиной

- Верочка, поцелуйте море!

Из телефонного разговора с Беллой Ахмадулиной

Утра уже не отличить от ночи.

Земли – от неба.

Холмик города на обочине

Прикрыт простынёю снега.

Доктора склонились над уходящей эпохой.

Медициной ли спасти историю?

Последняя попытка машинного вдоха,

А потом – к Морю, к Морю…

* * *

Из окоченелого пространства,

Где сердце уже не орган а орган,

Глянуть мимо склонившихся,

Сказать «здравствуй!»

Тому, что казалось скорбным,

А потом ходить ещё по земной привязи

Туда-сюда… (Не о том ли у Пушкина?)

Вот и конец этой странной жизни.

Будет ли что-то из неё отпущено?

              ***

Ну что ещё сказать?
Всё сказано навеки.
По досточке строки
Идти не вдаль, но вглубь.
Так попадают в сад
Из комнаты по ветке,
Чтоб зажигать луну,
Слетающую с губ.
Всё кончено. Окно
Глядит в другое небо.
Туда не подсмотреть.
И заколочен сад,
И в скважине ночной

Ключ к Дому заповедный,

И обнаружен код.

И нет пути назад.

                                      Вера Зубарева

           Посвящение Белле Ахмадулиной читает Ирина Дубровская

ПАМЯТИ БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

Все вздор, в чем тайны нет.

...уходят запахи и звуки.

Б. Ахмадулина

Такая уж настала полоса –

Все меньше тайны в ней, все больше вздора.

Последние большие голоса

С Земли уходят в вечные просторы.

Как будто бы прелестница-любовь,

В последний раз подняв над суетою,

Свой чудный хмель нам впрыскивает в кровь

И покидает… Таинство простое

Ее забав, изящество строки,

Божественной рассыпанное дланью, –

Все в сердце остается, но тоски

В нем не унять в минуту расставанья.

В нем горькая, глухая тишина,

Отнявшая и запахи, и звуки.

В нем жарких слез густая пелена.

Но по законам певческой науки

Садится ночь на краешек стола

И, пережив внезапное сиротство,

Оно вздымает вновь свои крыла

И утверждает Музыки господство.

          Стихи Беллы Ахмадулиной читает Жанна Жарова

«НАЧНУ ИЗДАЛЕКА, НЕ ЗДЕСЬ, А ТАМ…»

Когда небо оповестило острыми и густыми чертами о смещении координат, я еще не знала, находясь в редакции газеты, что по Москве из Переделкино двадцать девятого ноября мчалась карета скорой, подхватившая последнее дыхание Русского Поэта эпохи Потерянного Поколения Шестидесятых. Но это ощущение сквозняка, которое ни с чем не спутаешь, будто на мгновение оставили открытой дверь, и в эту дверь поместилась бездна...

Скорость... текст  всегда опережает видимое время. Само стихотворное поле, поэтическое мышление основано на ускоренном восприятии символами, за которыми – бесконечное эхо встречных пространств. Именно это так явно меняет интонацию поэта, его стать. В осанке Беллы Ахатовны Ахмадулиной виден тот трагически-жизнеутверждающий излом отражения скорости, что заходит в душу с иной стороны, исподволь и остается на дне глаз, до конца. Не странно, что на скорости с этой стороны реальности и остановилось ее сердце. Странно было бы сказать «ушла из жизни». Поэты не уходят из жизни, они запечатлеваются в ней, как мерцание величественного страдания и красоты. Не в портретах на стенах, не в библиографиях и гостиных – а тонкой полосой огня в душах, способных к восприятию чистого звучания. Голос поэта равен его сути. Потому нота Ахмадулиной, за которой стояла сама Судьба, так пронзительно существует в настоящем пространстве, продолжением которого она является. Не буду сейчас описывать ее биографию, потому что и сам текст, и весь образ,  ярко коснувшийся очевидцев, и есть ее биография, и единая справка Жизни, Свидетельство, точное совпадение тонкого мира и явленного движения, а основой лирики – ее собственная жизнь, выраженная фрагментами состояний, не вырванных из контекста Целостного. Вот как говорила поэт о себе самой: «Главная, основная моя жизнь происходила и поныне действует внутри меня и подлежит только художественному разглашению. Малую часть этой жизни я с доверием и любовью довожу до сведения читателей – как посвящение  и признание, как скромное подношение, что равняется итогу и смыслу всякого творческого существования».

Когда формулируют вопрос о гражданственности в поэзии, не всегда понимают, что поэт асоциален по определению, исключителен по статусу. Я бы предпочла сопутствующее слово – Человечность. И если и стоит мыслить о подобной связи, то только о внутреннем чувстве родства и поступательном, неизменном подтверждении дружественности, завещанной (как считала она сама) нам Пушкиным.

«Ее хрупкая рука подписала десятки, а может, и сотни писем в защиту диссидентов, правозащитников, тех, кто подвергался преследованиям», - вспоминал Е. Евтушенко.

Человечность – основа пути Ахмадулиной. Вот что стоит за изысканной в своей пластике, отстраненной, почти потусторонней эстетикой ее образа. Звук не рождается в обыкновенном. Путь же изначального выбора и отчетливо дальнейшего выбора – все то, от чего нельзя ни отказаться, ни совершить вопреки своей сути. В наивысшей степени страдания – в Поэзии боли, в ассиметрии красоты, в одиноком путешествии к Тайному Тайных… 

Алена Щербакова, Одесса