ЛИЛИАННА САШИНА

Я приглашаю вас, дорогие друзья, в удивительный мир поэзии Лилианны  Сашиной.

   Тесно

..

Сжигаешь кожу — шкурку мою спасительную —

до срока, до времени

огню скармливаешь.

Выпроваживаешь,

как случайного посетителя,

холодно так.

Закаливание.

..

Мир отчего-то

стал тесен,

как старое школьное платье;

слышишь, не надо песен..,

слышишь, и писем — хватит.

Чуть позже.

Руку свою оправдываю:

она не пишет, нет, —

выцарапывает;

и плевать бы, и чёрт бы с нею,

но ведь это —

боли самой больнее.

..

Сумрак ворует — ушлый —

свет с моего стола.

Комнаткой тесной душной

о четырёх углах

видится мир мне тот, что

прежде был — высь и ширь;

я задыхаюсь, точно

душа без самой души,

сердце — без сердца.

Вечером.

Бездушная.

Бессердечная.

..

Я, как ребёнок,

оставив игрушку,

за новой и яркой тянула руку —

всем своим нет

жизнь обрушилась,

ещё и спрашивает:

— Что, скушала?

..

Тошно.

Стихи опротивели.

Брошу.

Но — завтра.

..

Скорлупка ореха грецкого

без пола и потолка,

здесь — раненая и резкая,

баюкаю на руках

болезненно тонких,

женственных,

при всей их некрасоте,

любовь.

Изъясняюсь жестами,

когда прогоняю тень,

мол, тихо,

ещё разбудишь вдруг

уставшую.

Помолчим.

Сменяются будни буднями

безликие, как врачи.

..

Чем ты спасалась, когда расправляла ночь

чёрные крылья,

чёрные, словно ужас?

Тесно, Марина,

можешь ли мне помочь? —

как никогда,

дружеский

локоть нужен,

нет,

не безвольный —

заточенный. С силой

ткни,

чтоб душа кровоточила,

может быть, станет легче,

а впрочем,

днём выживать сложнее, чем ночью.

Этой нежности мотив

.. Этой нежности мотив только нам двоим известен;

ты вычёркиваешь мир, потому что мир — мираж,

потому что здесь никто не поймёт такую песню,

потому что нам с тобой проще жить в других мирах,

где сквозит сквозь простоту небывалое доверье,

где рождаются слова, осеняя Светом свет.

Словно не было разлук и неверия за дверью,

словно кто-то убедил нас в магическом родстве,

мы глядим — глаза в глаза — две Вселенных друг на друга,

постигая высоту запредельной глубины:

каждый выстрадал себя и не раз был загнан в угол,

впрочем, что до всех углов — нам, немножечко иным.

Создаёшь словесный храм, я — стихи ношу под сердцем;

грустным ангелом храним будь отныне, светлый бог,

вдруг случится, что ему негде будет отогреться —

приютим до листопадов безутешного его?

Мы глядим — глаза в глаза — есть ли зеркало правдивей?

Сотни истин не нужны, если Истина — одна.

И, разучивая все незнакомые мотивы,

мы угадываем жизнь по оттенкам и тонам.

Мы глядим — глаза в глаза — так на пламя смотрит пламя,

в беззаветное тепло превращая страсть костра,

а из пепла поутру воскресает птица-Память.

Мы вычёркиваем мир, потому что мир — мираж.

Мне, отрицающей Бога

.. Мне, отрицающей Бога, вдруг нужен стал бог —

не для того, чтоб в ночи ворковать над иконой,

не для того, чтоб свечу утомлять ворожбой:

свет, как письмо, отправлять в полумрак заоконный.

Сколько их там — неотвеченных писем, Господь?

Сколько невскрытой тоски и забытых прошений?

Люди — под Богом, а я — не желаю быть под!

Стану для кары небесной бегущей мишенью?

.. Как нужен ты! Ты поймёшь. И, объятья раскрыв,

в строках моих никогда не прочтёшь богохульства,

не разглядишь за горячею мыслью — корысть.

Вместо привычного «Веруй!» ты скажешь мне: «Чувствуй!»

«Чувствуй, любимая!» — ласковым эхом судьбы

по лабиринтам сердечным твой отклик гуляет.

Я — просто так — никогда не умела любить.

Я — не люблю Тебя, слышишь?.. А — обожествляю...

Алым сердцем

..

Не душите заботой-неволей,

не поите заботой-отравой.

Мне в неволе — немыслимо больно!

Оттого я свободе и рада.

..

Алым сердцем и любится — ало:

так, порою зардевшись от слова,

забывает, что нужно быть — сталью,

забывает, что завтра — жить снова.

Что поделаешь, сердце — есть сердце,

всё теперь — ненадёжно и зыбко.

Не в твои ли шелковые сети

заплыла краснопёрая рыбка?

Ах, ловец серебристых жемчужин,

не считай, что улов тот — негожий:

о глубинах морских занедужишь,

рыбка вслед распечалится тоже.

..

Ах, ловец облаков и рассветов,

алым сердцем и любится — ало.

Не в твои ли шелковые сети

красногрудая птичка попалась?

И щебечет довольно о счастье:

вот нелепая птичья природа!

Ей на веточках счастья качаться

всё равно, что крылом небо трогать.

..

Засмотрелась на белые звёзды

и на тысячи лет задержалась.

Мир не умер, он просто — не создан.

Не придумали мир сердцеалым.

Ах, ловец галактических музык,

кто же знал, что сумеешь ты сбыться?

Алым сердцем единожды узнан,

чтоб остаться вовек не забытым.

..

Всё теперь — ненадёжно и зыбко,

Как-то даже — беспомощно, страшно:

то грустит краснопёрая рыбка,

то поёт красногрудая пташка.

Что поделаешь, сердце — есть сердце.

Ах, ловец Непокорных из Пленниц,

загляни поутру в чудо-сети —

там бескрайнее небо алеет.

Если любовь

..

Дикий мой, дикий, сколько в тебе огня,

неба и ветра, шорохов, полнолуний —

будто услышал кто-то и жажде внял,

будто с размаху в сердце кинжал воткнул мне.

Чей бы он ни был — благословляю нож,

руку бы целовала — так долг огромен.

Ты понимаешь столько, ты всё поймёшь:

если любовь — пусть с лезвиями и кровью.

Если любовь — пусть с пламенем и до дна,

жизнь коротка, так стоит ли мелочиться?

..

С тайным и сокровенным — луну познать —

рыщет в ночи полынной тоска волчицы,

рыщет, презрев и логово, и волчат, —

это сильнее,

это нельзя расслышать.

Если любовь, то будем её молчать,

будем кричать. А кто-то — был сам Всевышний.

..

Дикий мой, дикий, жаждет огонь костра,

ветра и неба — поят его водою

глупые люди, им — что огонь, что страх:

смотрят на чудо, видят за ним чудовищ.

Дикий мой, дикий, плачет по нам весна;

я — не волчица, ты — не луна,

но как же,

чем же утешить это — сильнее нас?

Ветер подскажет, может.

Ветер расскажет.

Дикий мой, дикий...

Ангел мой, здравствуй

К моему маленькому ангелу Лёле

..

Ангел мой, здравствуй. Снег и мороз под тридцать.

Снег и январь. Холодно? Нет. Ничуть.

Кофе остывший с сахаром и корицей.

Сердце — о нём. Мысли — о нём. Лечусь.

Толку-то, Ангел. Толку-то, мой Небесный.

Знаешь, я верю в чувства, но чтоб вот так.

Выгони беса, Ангел. Выгони бесов:

месяц в лиловой бездне и тот — хвостат,

звёзды и те — рогаты до отвращенья.

..

Знаешь, дышу и — колко, так воздух остр.

Думаешь, это ветер прошёл сквозь щели?

Глупый мой Ангел.

..

В пробнике для духов

ноты благоухающего Lacoste —

замкнут в стекле. Тесно ему.

А мне?

Где-то внутри замкнут огромный Космос.

Выпустим, Ангел? Чтоб не окаменел.

Чтобы не скис. Не выдохся. Не истлел он.

Может быть, я — хранитель. Совсем, как ты?

Выпустим, Ангел? Вызволим, а? Из плена.

Мол, мы сегодня добрые.

Слышь? — Катись.

Пробник о стену — магия аромата.

Тихо. Не плачь. Глупая — нет ума.

..

Снега не надо. Мне бы дыханье марта

Губами растрескавшимися

поймать.

..

Ангел мой, слушай, может, пришлёшь мне крылья?

Что тебе стоит? Тоже хочу летать

вместе с тобой.

Скомандуешь:

 — Ли, на вылет!

Так. Приготовиться. От винта.

Тихо. Не смейся. Знаю, я — дура дурой.

Сердце — о нём. Мысли — о нём. Лечусь.

Толку-то, Ангел?

..

Ангел мой белокурый.

Сердце заштопал? Душу теперь врачуй.

Вот же работка. Вот же клиентка. Вот же.

Сам выбирал? Да ладно. Не сочиняй.

Впрочем, я понимаю. Оттенок кожи.

Тонкие руки. Волосы. Дочь огня.

..

Ангел мой, только снега не надо. Полно.

Есть и мороз под тридцать, и стёкла гжель.

Мне б целовать и губы его, и голос.

Запоминать улыбки и каждый жест.

..

Ангел, стихи туда же — с ума и в бездну.

Помни про крылья. Пару чужих присвой.

Знаешь. А ну их. Я обойдусь, Небесный.

Просто храни отныне.

Нет. Не меня.

Его.

Твой голос

..

Твой голос — дождь. Весенний тёплый дождь:

ты говоришь, а я — дышать не смею.

Согрей мою озябшую ладонь,

ты чувствуешь, как пальцы онемели?

В январских снах, где снег всевластен, где

порука вьюг крепка и нерушима,

меня спасает память о дожде.

..

От забытья твоё спасает имя

и голос-свет, и голос-темнота,

на выдохе щемящие «скучаю»;

струится дождь по ледяным цветам —

отцветшим розам колкого молчанья.

Струится дождь — твой голос в тишину —

с безумством нескончаемого ливня.

..

Я колыбель стихов своих качну.

..

Так странно ощутить себя счастливой

пусть на чуть-чуть, пока струится дождь;

ты говоришь, а я — тебе внимаю,

в коктейль январский, где тоска со льдом,

плеснём немного розового мая.

..

Мой голос – дождь.

..

Лови губами, пей

любовь мою на ломаном французском.

 — Je t'aime, je t'aime... Jе t'aime! — шепчу тебе

и, улыбаясь, спрашиваю:

 — Вкусно?

..

А мы опять причастны к волшебству:

непрочен лёд взаимного молчанья.

Люблю тебя, пою тебя — живу

и колыбель стихов своих качаю.

..

Закрыть глаза, застыть и не дышать,

чтоб не тревожить мир ночной и хрупкий,

чтоб голоса распить на брудершафт

из пребанальной телефонной трубки.

..

Твой голос — дождь.

Почти Маргарита

..

Идти и думать о неизбежности,

опять Булгаковым заболев;

рукой в перчатке касаться бережно

бутонов хрупких — зари алей —

безумной ветреной. По сценарию

должны быть жёлтые — этот цвет

я ненавижу. Тоска фонарная

прольётся под ноги. Город весь

застыл в предчувствии, предначертанность

от воли случая отличив.

Читает площадь стихи вечерние —

шаги навстречу.

..

А ты молчишь,

не решаясь сказать, не решаясь спросить,

изучаешь в глазах одиночество, видимо;

обретает черты всё, что было невидимым —

безутешно фонарь на ветру голосит.

Обретая — терять, обретая — хранить:

или-или и тут не предвидится третьего.

По-вечернему — зябко, по-мартовски — ветрено:

город холоден, город — безликий гранит.

..

А фонарь на углу безнадёжно осип:

скрип ржавеющих жил бесконечно пронзителен.

Всё отныне — тебя и меня относительно,

взгляд ответит на взгляд, что бы тот ни спросил.

..

Я помню, как ты вскидываешь голову,

разглядывая в небе облака;

цветы — алея — были только поводом

к тому, чтоб их отбросила рука,

как нечто недостойное

небрежно так,

ни нежности, ни жертвы не ценя.

Без-дон-ное.

Без-греш-ное.

Без-бреж-ное.

Как это не похоже на меня —

любить весь мир и небо так раскованно

и, может, опрометчиво слегка.

Я помню, как ты вскидываешь голову,

разглядывая в небе облака.

..

Идти и думать о том, что вряд ли всё

случайность жалкая — не тот масштаб;

расшиты улицы цветным стеклярусом

огней неоновых, и вид с моста

какой-то праздничный, почти торжественный,

здесь было ветрено ещё вчера.

Цветы отброшены одним движением,

не надо, солнечный,

не подбирай.

Бутоны ломкие — алее алого —

не по сценарию и вопреки

всему неявному. И взгляды талые,

и ощущение в руке руки —

Почти что вечного почти что признаки,

а было ветрено ещё вчера.

Сквозь сумрак уличный алеют призрачно

цветы ненужные.

Не подбирай.

***

Продолжение следует:

http://diligans.ucoz.ru/load/liliana_sashina_prodolzhenie/1-1-0-160

Об авторе: Лилианна Сашина - поэт, прозаик.

Авторский сайт

http://lilianna.ucoz.com

Автор двух поэтических сборников:

"На Дне Седьмого Неба"  Киев. 2008. Издательство "Эскарто"

"Наития". Киев 2010. Издательство "Эскарто"

Создатель и вдохновитель поэтической Гостиной "VERBATIM"

http://room.poetryminutes.com

Авторские страницы:

Стихи.ру

http://stihi.ru/avtor/lilichkaebk