А жизнь у каждого своя:

Своя семья, свои заботы.

От воскресенья до субботы –

Привычных будней колея.

Кто ходит горною тропой,

Кто по асфальту топчет ноги…

Какие разные дороги

Для нас отмерены Судьбой!

Что счастье? Память о былом

Или мечта о дне грядущем?

А может, просто – хлеб насущный

Да солнце в небе голубом?

Щемящей нежности струна –

И взгляд ребенка удивленный?

Миг наслаждения продленный –

И страсти пенная волна?

И к слову – что же есть любовь?

Минута близости душевной?

Пришедший к нам из тьмы веков

Старинной сказки мир волшебный?

Насмешка – или дар – Богов?

И как ее нам сохранить?

Отдавшись чувству без оглядки?

Или, с Судьбой играя в прятки,

По капле бережно испить?..

…Но полно, полно о любви!

Мне говорят – в твои-то лета!

Ее придумали поэты

И освистали соловьи!

…И я давно уже молчу

И никогда не забываюсь:

Сама себе не улыбаюсь,

Стихи под нос не бормочу,

И даже ночью, просыпаясь,

Ничье я имя не шепчу.

…А где-то, на краю земли,

В степи привольный ветер веет,

Лучи заката пламенеют

И пряно пахнут ковыли…

Март. Две версии

Унылой графике ветвей

Под стать свинцовый сумрак неба –

Как хмурый взгляд из-под бровей.

И день прошел - как будто не был…

И одинокий воробей,

Нахохлившись, укрылся в нише,

И сбившиеся в кучу крыши –

Вот вид из комнаты моей.

Отчетливая графика ветвей,

Где переплетены и быль, и небыль,

И синева распахнутого неба,

И по стволу ползущий муравей,

И звонкий щебет незнакомой птицы -

Все легким словом ляжет на страницу,

Где рифма своенравная живет

И небыль с былью водят хоровод.

У месяцев – мужские имена.

А между тем ведь трем четвертым года –

будь осень то, зима или весна –

суть женская назначена природой

и русским языком. И лишь одно

иначе лето определено.

Оно – «оно». И в нем двойное дно:

мужское в нем и женское начало.

Оно пьянит, как терпкое вино, –

заметим здесь, что и вино – «оно»,

и море – тоже: в нем песок и скалы,

волна и берег, лодки и причалы…

Но возвратимся к лету. Пригуби

и ­– пей его до дна. И – полюби

его жару и зной, шальные ночи,

хмельные дни и пьяную волну,

его ветров звенящую струну,

когда прибой смеется и грохочет,

и – штиля неожиданный покой…

Продли его неспешною строкой –

ведь лето тоже уходить не хочет.

Но времени неумолимый ход

его торопит. Осень в свой черед

заплачет ливнями, потом зима завьюжит…

Дожди и слякоть, гололед и стужа –

три месяца и три, но это все не в счет, –

и лишь весна гонцов своих пошлет

за новым летом, и начнем сначала

счастливых летних месяцев отсчет:

Июнь, Июль и Август…

Жаль, что мало.

Пляж

И зной полуденный,и плеск веселых волн,

И звонкий гомон детворы на пляже,

И рифмы наплывают: «быстрый челн»,

И «летний день струится, негой полн»…

Но это все – архаика, и даже

Немного плагиат.

                        Одесские пейзажи

По-современному сегодня говорят:

Вот парашюты в воздухе парят,

Виндсерфинга скользит веселый парус,

И дельтаплана легкое крыло

На струи восходящие легло

И облаков распарывает гарус.

На водных лыжах юный полубог,

Два полукружья пенные вздымая,

Как крылья ангела, за катером летит.

А прочий пляжный люд на берегу сидит,

И, объявлениям по радио внимая,

(Ни слова, впрочем, в них не понимая),

В неразберихе тел, голов и ног

Дитя чужое безуспешно кличет,

Что тут же где-то безутешно хнычет,-

Но в общем говоре не слышен детский писк.

А день все длится, и слепящий солнца диск.    

Меж тем лениво катится к закату.

И мамы отыскались, и ребята,

И, за руки держась, идут домой.

Пустеет пляж.

            И стих беспечный мой,

Как этот день, что завтра канет в Лету,

Кончается.

            Но длится лето…

Не поминайте зиму всуе:

Она по графику придёт,

В двуцветной гамме нарисует

И гололёд – и Новый год.

Отретуширует умело,

Не выставляя напоказ,

Укрыв, что за год наболело,

Подальше от нескромных глаз.

Исчислит квадратуру круга,

Затупит острые углы.

Твой профиль выморозит вьюга

На стёклах остриём иглы.

Зимой и выпуклей, и чётче,

Рельефней станет мой рассказ.

Она сама расставит точки

Над «і», над «ё», в конце ли фраз.

А многоточий неизбежность,

Что жизнь так щедро дарит нам,

И слога лёгкую небрежность

Безжалостно отправит в спам, –

Взамен оставив грусть и нежность,

Волос предательскую снежность

И тягу грешную к стихам.

Зима гравюрой черно-белой

В прямоугольнике окна

Возникла за ночь. Там несмело

Шел первый снег, и то и дело

Сбивался с шага. И со дна

Пустынных улиц поднимались

Ему на помощь фонари.

Шел первый снег. Какая жалость –

Ему всего-то оставалось

Дожить до утренней зари.

Печурка

Горит спиралька печки вполнакала,

сугробы занавесили окно…

День или ночь? Конец или начало?

Не знаем мы. Не всё ли нам равно?

На лампе абажур – гирлянда шишек –

попытка робкая создать уют.

И тени странные скользят неслышно,

преображая скромный наш приют:

две койки, как в вагоне, друг над дружкой,

и под столом – ботинки и рюкзак,

из поролона странные подушки,

с которыми не справиться никак.

А за окном поёт метель над срубом,

отрезав нас от суеты земной.

Нам жар от печки опаляет губы.

Да полно – печка ли тому виной?

На всем какой-то отблеск красноватый,

и в тишине слышнее сердца стук.

Нам не до сна, и мы не виноваты,

что не разнять переплетённых рук.

Но полно, полно! – хочешь ли, не хочешь,

за стенкой голоса – и нам вставать пора.

И пусть нам ночью не хватает ночи, –

мы рады новый день встречать с утра:

на лыжах быстрых вниз скользить со смехом,

в пушистый снег свалиться сгоряча, – 

и слушать, как в горах ответит эхо

трубе хмельного трубача.

А вечером – для нас! – зажгутся звезды,

для нас – «звенит гитарная струна»*...

Ещё мы вместе. Всё ещё не поздно! –

И снова ночь, и снова не до сна.

И пусть судьба пророчит нам невзгоды

(загадывать не будем наперёд) –

через недели, месяцы и годы

нам память наша эти дни вернёт.

И в дальних снах нагрянут к нам гурьбою

бродяги, чудаки, бородачи, –

все те, что приютили нас с тобою, –

львовяне, одесситы, москвичи.

На ёлке-сосенке съедобные игрушки

украсят наш полуночный шабаш,

и дважды в Новый год поднимут с нами кружки

Володей восемь штук и столько же Наташ.

И вновь спиралька старенькой печурки

свернётся алой змейкой в темноте,

и вновь метель, играя с нами в жмурки,

заставит нас забыть о суете.                                  

Январь 1975 г.

* – «ещё звенит в гитаре старая струна» – строка из романса.