Январская остановка
| 27.02.2010, 12:26 | |
 Вчера на Ольгиевской, 9, в литкафе "Мастер и Маргарита" состоялась первая - "Январская остановка" DILIGANS, посвященная творчеству и жизни А.П.Чехова, 150-летний юбилей которого отмечается в эти дни. Рассказ Чехова "Исповедь", не утративший своей актуальности и сегодня, вдохновенно прочёл Семён Абрамович. Он же познакомил гостей с биографией писателя.
В исполнении артистки Одесской областной филармонии Елены Кукловой
прозвучал фрагмент чеховской "Попрыгуньи". Благодаря удивительному дару
перевоплощения чтицы, мастера художественного слова, перед слушателями
словно оживали персонажи этого, хорошо известного своим трагичным
финалом, рассказа. В тени собрания сочинений… Наталье Крандиевской-Толстой посвящается Рожденная на стыке двух веков, Крещенная в предгрозовой купели, Лечу стрелою, пущенною к цели, Над заревом пожаров и костров... Ты пишешь стихи… Ты смотришь на мир не так, как все… иначе… Родители души в тебе не чают, и всё идёт своим чередом. Ты взрослеешь, выходишь замуж, но всё ещё только предстоит: и жизнь, и любовь… Однажды, в одной из московских редакций, ты слышишь, как человек по фамилии Толстой читает свои стихи. Они тебе не понравятся. Ты передёрнешь плечиками и бросишь надменно: «С такой фамилией – мог бы и получше писать..» Ему, конечно же, расскажут о твоей выходке – его заденут твои слова: он талантлив, честолюбив и раним. И невдомёк ему было, что слова эти могли означать только одно: ты влюбилась… Впереди двадцать лет семейной жизни с тем, о чьих стихах ты столь нелестно отозвалась когда-то. О, ты вполне имела на то право. Ведь именно твои стихи высоко оценил Иван Бунин. Вот что он писал в одном из писем к другу: "Она пришла ко мне однажды в морозные сумерки, вся в инее - иней опушил всю ее беличью шапочку, беличий воротник шубки, ресницы, уголки губ - я просто поражен был ее юной прелестью, ее девичьей красотой и восхищен талантливостью ее стихов..." Он стал твоим литературным учителем . А частый гость в родительском доме Максим Горький подарил тебе бунинскую книжечку "Листопад" с надписью: "Вот как писать надо!" Ты оказалась способной ученицей. Ты научилась у него самому главному: нести ответственность за каждое слово, быть беспощадной к себе, требовательной. Но в ближайшие двадцать лет тебе не понадобятся уроки Бунина – тебе придётся быть литературным секретарём мужа, его редактором, корректором, его машинисткой. Впрочем, однажды он вспомнит, что когда-то ты писала стихи. Он пишет сказку о Буратино «Золотой ключик» - ему нужна песенка для Пьеро. Стихи для этой песенки напишешь именно ты… Но он посвятит сказку не тебе - другой. А тебе предстоит стать матерью его сыновей, терпеть нужду и лишения в эмиграции в Париже, и выучиться шить, да так, что даже француженки будут заказывать у тебя платья. В Париже он напишет первую часть трилогии, название которой - суть твоя жизнь. Хождение по мукам было тебе знакомо не по книжным страницам… Первая часть получила название «Сёстры». Сцену объяснения Кати с Николаем Ивановичем, сцену признания в неверности, в супружеской измене выдумывать не пришлось – это была сцена твоего разрыва с первым мужем… Но, всё-таки, образ твой, смешавшись с образом сестры, навсегда останется жить в этой трилогии под другим именем – Даша. « В конце марта, в один из тех передовых весенних дней, неожиданно врывающихся в белый от снега, тепло закутанный город, когда с утра заблестит, зазвенит капель с карнизов и крыш, зажурчит вода по водосточным трубам, верхом потекут под ними зеленые кадки, развезет на улицах снег, задымится асфальт и высохнет пятнами, когда тяжелая шуба повиснет на плечах, глядишь, — а уж какой-то мужчина с острой бородкой идет в одном пиджаке, и все оглядываются на него, улыбаются, а поднимешь голову — небо такое бездонное и синее, словно вымыто водами, — в такой день, в половине четвертого, Иван Ильич вышел из технической конторы, что на Невском, расстегнул хорьковую шубу и сощурился от солнца. «На свете жить все-таки недурно». И в ту же минуту увидел Дашу. Она медленно шла, в синем весеннем пальто, с краю тротуара и махала левой рукой со сверточком; на синей ее шапочке покачивались белые ромашки; лицо было задумчивое и грустное. Она шла с той стороны, откуда по лужам, по рельсам трамваев, в стекла, в спины прохожим, под ноги им, на спины и медь экипажей светило из синей бездны огромное солнце, косматое, пылающее весенней яростью. Даша точно вышла из этой синевы и света и прошла, пропала в толпе. Иван Ильич долго смотрел в ту сторону. Сердце медленно било в грудь. Воздух был густой, пряный, кружащий голову.» Потом будет относительно сытая и спокойная жизнь в Германии, рождение ещё одного сына … И тем не менее, вы принимаете решение вернуться в Советскую Россию. Твой сын Дмитрий, объяснит это так: "Мама рассказывала, что стало последней каплей в их решении вернуться. Мой брат Никита, которому было года четыре, как-то с французским акцентом спросил: "Мама, а что такое сугроооб?". Отец вдруг осекся, а потом сказал: "Ты только посмотри. Он никогда не будет знать, что такое сугроб". Летом 1923 года пароход "Шлезиен" доставит в Советскую Россию тебя с тремя сыновьями (младшему Мите было тогда 7 месяцев) и твоего мужа, который практически сразу становится самым настоящим «придворным» писателем – Сталину льстило, что у него в писателях ходит настоящий граф. А дальше… Ты понимаешь, что окончательно потеряла его… Девушка, нанятая тобой для работы секретарём, очень быстро заменила тебя не только в его кабинете, но и в супружеской постели…. Он бросит тебе в лицо цинично-гневное: «Я наконец-то полюбил человека!» Он уедет в Москву со своей молодой секретаршей, ( без крандиевщины!) а ты останешься одна. Впрочем, нет – не одна. С тобой останутся сыновья. И ещё, к тебе вернутся стихи – ты вновь начнёшь писать: "Нет! Это было преступленьем Так целым миром пренебречь Для одного тебя, чтоб тенью У ног твоих покорно лечь..." В каждой строчке ты будешь вести диалог с ним, будешь пытаться оправдать его, ведь ты всё ещё любишь. Так родился цикл «Разлука». Ты будешь писать стихи и прозу, печататься: в журналах "Звезда" и "Ленинград" выйдут твои воспоминания о Горьком и Бунине, несколько небольших стихотворных подборок. Ты будешь вести дневник. Вот одна из записей того времени: "Ночью думала: если поэты - люди с катастрофическими судьбами, то по образу и подобию этой неблагополучной породы людей не зарождена ли я? По-житейски это называется: "все не как у людей". Я никогда не знала, хорошо ли это, или плохо, если все не как у людей? Но внутренние законы, по которым я жила и поступала, всегда утрудняли, а не облегчали мой путь. Ну что же! Не грех и потрудиться на этой земле". Война. Ты останешься в блокадном Ленинграде и будешь получать как все: 125 г хлеба в день… Эти стихи оттуда, из холодного и голодного Города: Иду в темноте вдоль воронок. Прожекторы щупают небо. Прохожие. Плачет ребёнок И просит у матери хлеба. … А мать надорвалась от ноши … И вязнет в сугробах и ямах. …«Не плачь, потерпи, мой хороший» - … И что-то бормочет о граммах. Их лиц я во мраке не вижу, Подслушала горе вслепую. Но к сердцу придвинулась ближе Осада, в которой живу я. ************************* На салазках, кокон пряменький Спеленав, везет Мать заплаканная, в валенках, А метель метет. Старушонка лезет в очередь, Охает, крестясь: "У моей, вот тоже, дочери Схоронен вчерась. Бог прибрал, и, слава Господу, Легче им и нам. Я сама-то скоро с ног спаду С этих со ста грамм". Труден путь, далек до кладбища, Как с могилой быть? Довезти сама смогла б еще, - Сможет ли зарыть? А не сможет - сложат в братскую, Сложат, как дрова, В трудовую, ленинградскую, Закопав едва. И спешат по снегу валенки, - Стало уж темнеть. Схоронить трудней, мой маленький, Легче умереть. В феврале сорок пятого умрёт твой муж, "красный граф". По чину и рангу последним его приютом станет Новодевичье. Ты, несмотря ни на что, продолжала считать его своим мужем. Ты переживёшь его на восемнадцать лет и упокоишься на питерском Серафимовском кладбище. Торжественна и тяжела Плита, придавившая плоско Могилу твою, а была Обещана сердцу берёзка. К ней, к вечно зелёной вдали Шли в ногу мы долго и дружно, - Ты помнишь? И вот - не дошли. Но плакать об этом не нужно. Ведь жизнь мудрена, и труды Предвижу немалые внукам: Распутать и наши следы В хождениях вечных по мукам. P.S. Наталья Васильевна Крандиевская-Толстая всю жизнь прожила в « тени славы» своего мужа – Алексея Николаевича Толстого. За его томами не было видно её скромных сборников стихотворений, которые получили высочайшую оценку у Бунина, Блока, Софьи Парнок. При жизни ее вышло три сборника стихотворений: "Стихотворения" (1913), "Стихотворения" (Одесса, 1919) и "От лукавого" (Берлин, 1922). Вскоре после замужества Крандиевская перестала писать стихи, считая, что литературное соперничество и семейная жизнь несовместимы, лишь в 1934 году она создала в стихах либретто оперы "Декабристы". Однако после развода с Алексеем Толстым она вновь обратилась к поэзии, писала в стихах "Дневник сердца". Сборники стихов «Дорога» и «Вечерний свет» были изданы уже после её смерти. Название трилогии вольно или невольно стало пророческим для Натальи Васильевны. Предисловие к её книге «Дорога» было написано Валентином Катаевым. Подборка стихотворений разных лет: http://diligans.ucoz.ru/load/sled_v_serdce_sled_na_zemle/natalja_krandievskaja_tolstaja/14-1-0-186 | |
| Категория: Остановки DILIGANS | | |
| Просмотров: 946 | Загрузок: 0 | |
| Всего комментариев: 0 | |