Ненормальная!

Иветта повернула кран, чтобы вода чуть больше нагрелась. Подставила под струи воды голову и принялась руками расправлять пряди волос, тщательно промывая их. Она любила этот процесс. Ей доставляла удовольствие сама мысль о том, что волосы и тело становятся чистыми, смываются невидимые микробы и пыль. А потом, когда волосы высохнут, эта густая каштановая волна укроет ее спину, окутает нежным теплом.

Волосы промыты. Иветта заколола их и опустилась на дно ванны, тщательно обмывая стройные загорелые ноги, упругую грудь.

Она идет на собеседование. Как ей хочется, чтоб ее взяли на эту работу! Бежать по свежим утренним улицам, боясь опоздать, потом придти, разложить на письменном столе бумаги и погрузиться в процесс, в котором от ее ума и знаний что-то зависит. Быть полезной, быть в коллективе. Встречать Новый год в компании сослуживцев. И лишние деньги, на которые она сможет позволить себе такие желанные женские штучки. Дорогие духи, например. Только бы ее взяли.

В офисе следует соблюдать дресс-код. Черная юбка до колен, белая блузка. Лодочки на каблуке не более пяти сантиметров. Но и без каблука нельзя. Офис не пляж.

Иветта оделась, как обычно, когда шла наниматься по объявлению.

Посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна. Аккуратная прическа, сияющие надеждой глаза.

Иветта вошла в холл. Ее встретила секретарша и провела на второй этаж в кабинет директора.

Седой полноватый человек что-то искал в ежедневнике. Поднял на Иветту глаза. Его лицо показалось Иветте добродушным и благожелательным. Но волнение не оставляло ее.

Все вопросы, как всегда, где родилась, что окончила. Работала ли уже по специальности инженером-технологом.

Да, конечно, работала. Есть благодарности в трудовой книжке. Сколько лет стажа по специальности?

Иветта запнулась. Этот вопрос всегда вызывал у нее предчувствие того, что сейчас все закончится крахом. Сказать правду? Нет, нельзя.

- Пять лет, - тихонько произнесла она.

Пока все идет нормально. Директор доволен. Ему явно нравятся и сама Иветта и ее открытая в вырезе офисной рубашки шея, без всяких украшений. Минимум того, что нужно.

- Вы, конечно, взяли с собой институтский диплом?

- Да. Взяла, - дрожащим голосом ответила Иветта.

Все! Началось!

Она полезла в сумочку и вытащила серую книжку диплома. Директор взглянул на обложку с недоумением.

- Это что?

Иветта молча держала в руках серую картонную книжку. Директор протянул руку и взял диплом. Раскрыл его, посмотрел. На его лице отразилось недоумение.

-Вы хотите сказать, что это именно ваш диплом? – Произнес он с нажимом.

Иветта кивнула.

Директор захлопнул книжку и швырнул ее Иветте через стол. Пристально посмотрел на Иветту.

- Что, наглая такая? Или как? Смеяться вздумала? Здесь тебе не цирк.

Все. Крах. Иветта молча встала и поплелась к дверям.

Дома она даже не стала снова перечитывать черные строчки газетных объявлений в рубрике «Требуются». Бесполезно. Можно попробовать устроиться секретарем. Пусть не по специальности, но все равно какие-то деньги, и в коллективе. Но тогда, если не потребуют диплом, то все равно потребуют паспорт. Без единого документа, ее на работу не возьмут. Что-нибудь придется показать. А любой официальный документ ее выдаст.

Иветта легла на диван, заложила руки за голову, это ее любимая поза, когда что-то «не идет». Ей так легче думается. Но дельные мысли не желали заглянуть в бедную голову.

Раздался звонок в дверь.

- Кого это несет? Не видеть бы сейчас никого, - раздраженно подумала Иветта.

На цыпочках босиком прошла по коридору и глянула в глазок. Раздражение отпустило ее.

Она открыла дверь и впустила молодую женщину, очень похожую на нее, но несколько старше.

- Дашутка, милая моя!

Даша держала в руках коробку с тортом.

- Ты отдыхай, я сама чай поставлю, - Даша прошла на кухню, оттуда послышался звук льющейся воды, стук чашек.

Иветта вернулась на диван.

- Опять на работу устраиваться ходила? - Донеслось из кухни.

Иветта не ответила.

- Ну, попробуй мой вариант. Чем ты рискуешь? Ты получишь документы – комар носу не подточит. Миша такой в этом деле специалист… А если еще уедешь в другой город, где тебя никто не знает, то начнешь новую жизнь, с нуля, будешь жить как все. Что за детское упрямство, ей Богу…

- Я тебе уже объясняла.

- Глупые, детские объяснения. Хочу быть самой собой, Иветтой Николаевной Мальцевой. Чушь из старого времени. Кто сейчас так думает? Кого это волнует?

Даша вошла в комнату, неся на подносе чашки с чаем, нарезанный на куски торт. Женщины сели к столу.

- Из НИИ больше не звонили? - Спросила Даша, отламывая ложечкой край торта.

- Нет. Слава Богу, оставили в покое. Но это ненадолго. Скоро другой институт начнет звонить. «Вы обязаны, вы обязаны… для человечества…» Ничего я не обязана, я жить хочу. Я свободы хочу. Я человек, и имею право распоряжаться собой, как хочу.

В голосе Иветты послышались слезы.

- Знаешь, как они меня тогда намучили. Каждый день в вену лазили, по три энцефалограммы в день, с гипервентиляцией, а от нее так болит голова. Датчики на ночь ставили. К ногам, к рукам. Сделали из меня подопытного кролика. И даже в моем присутствии говорили обо мне в третьем лице: она, она… Я для них просто объект исследования, ничего больше.

-Но они дадут тебе соответствующий документ, и ты обретешь официальный статус. Все твои муки закончатся.

- Возможно дадут, а возможно нет. Сейчас жизнь настолько жестока, цинична, не верю я ни в какие благие порывы. Они хотят вырвать у природы мою тайну и сделать на ней деньги. На пользу человечеству ничего не пойдет. Все в карман. А дать использовать себя для того, чтобы…  Какие-нибудь олигархи получат эту возможность, простые люди никогда. Да и имеем ли мы право вмешиваться в ход развития общества? Не принесет ли это, как раз наоборот, вред человечеству? Земля перенаселена, и все жестокости и истребление людей друг другом есть, наверное, естественное стремление человечества, как системы, к сокращению себя.

Женщины замолчали, в задумчивости поедая торт и запивая его чаем.

- Ой, а я вчера нашла кое-что, - встрепенулась Иветта. – Разбирала завалы документов и нашла твой подарок, который ты для меня изготовила, когда тебе было шесть лет. Вот посмотри.

Она вскочила и бросилась к письменному столу. Вынула из ящика пожелтевший от времени листок.

Даша с улыбкой глянула на самодельный подарок. Нарисованная цветными карандашами елочка, наверху звезда и надпись корявыми буквами: «Любимай пробабушки от внучки».

- Сколько ошибок, - засмеялась Даша, - даже не верится, что это я писала.

Иветта ласково обняла ее за плечи.

- Ты выросла моя хорошая, и начала делать другие ошибки. Все нормально, все идет как надо.

- Да, и теперь я выгляжу старше тебя. Странно, что ни я, ни мама, ни бабушка не унаследовали твоей уникальной особенности не меняться с возрастом, не стареть. Тебе на вид все те же 25, а мне мои 30 дают, не сомневаясь. Бабушка уже умерла. Мама стара, а тебе все 25.

- Знала бы ты, как это горько. Как страшно быть белой вороной среди черных. Быть  другой. Хоронить своих близких. Когда умерла моя первая дочь, твоя бабушка, ей было семьдесят, обычный возраст для ухода из жизни. А мне все те же 25  и я не могла себе простить, что она умерла, а я живу. Ночами царапала себе грудь, а боль не уходила. Зачем мне это, я хочу быть как все.

- Зато у тебя нет никаких болезней, твое лицо сияет молодостью. Ты умна, образована, ты не приемлешь человеческие пороки, ты поразительно красива, у тебя идеальное тело, я бы даже сказала, что ты слишком хороша для этого мира. Слишком идеальна. А то, что на тебя заглядываются молодые парни, разве это не дает тебе счастья?

- Нравиться парням это счастье? Это элемент счастья. Его частица. У меня чудесная профессия инженера, в голове миллион технических замыслов. Я хочу работать, реализовать себя. А мужчины… Мне 110 лет, а тем, кто знакомится со мной на улице те же 25, на которые я выгляжу. Мне не о чем с ними разговаривать. Ты, Даша, смогла бы равноценно общаться с мальчиком пяти лет?

- Нет, - признала Даша.

- Ну вот,  и я не могу, – продолжила Иветта.

- Познакомься с человеком лет 70-ти. Он и успел набрать жизненный багаж, состоялся в своей профессии, и будет тебе верным другом, - продолжала развивать Дарья свою теорию приобщения Иветты к нормальной жизни.

- Да, и кроме друга ни на что большее не способен. Одна моя часть жаждет еще молодой любви, а другой моей части нужен интеллект и опыт зрелого мужчины. И насколько я успею выйти за него замуж? На пару лет, а там его похоронить и искать другого такого же старика? - Иветта начинала приходить в раздражение.

Даша засобиралась домой.

- Если надумаешь, я сделаю тебе новые документы, – сказала она. – Хоть с работой наладится. Получишь диплом нового образца, паспорт с новым годом рождения. И работодатели перестанут принимать тебя за мошенницу, сбежавшую из дурдома с прабабкиным паспортом. Но фамилию, имя и отчество придется поменять. Иначе, нас смогут легко расколоть.

Иветта кивнула.

- Подумаю, - сказала она.

После ухода Дарьи пошла в спальню. Вот на стене три самых дорогих портрета, ушедших от нее любимых и близких. Муж ушел, когда ей было всего семьдесят, через много лет старшая дочь, за ней младшая. Но больше всего она переживала, когда потеряла старшую. Смерть мужа перенесла более или менее спокойно. Обычно в таких случаях, оставшиеся престарелые супруги волнуются о грядущем одиночестве, наступающей дряхлости и беспомощности. Иветте об этом беспокоиться было незачем. Но, когда в пожилом возрасте скончалась ее старшая, Иветта впервые болезненно осознала свою уникальность и ту неожиданную горечь, которую она несет с собой. бычно в таких случаях, оставшиеся престарелые спуруги.мерть мужа перенесла более или менее спокойно.дурдома с прабакиным паспо

Поняла, что придется еще вынести смерть младшей. Почему она такая?

Она родилась в ночь под Новый, 1900-ый год в семье бедной дворяночки и разночинца. Романтическая мама назвала ее французским именем Иветта. Рано вышла замуж, родила старшую дочь – Лизу. После революции окончила технический университет, казалось, жизнь не баловала ее, но и не притесняла.

В те жесткие революционные времена не принято было заглядывать в зеркало, заботиться о своей внешности. Но однажды, Иветта встретила свою одноклассницу по гимназии, и поразилась. Та выглядела лет на 10 старше Иветты. Люба тоже удивилась и отметила цветущий вид бывшей подруги. Придя домой, Иветта внимательно изучила свое изображение в зеркале прихожей. Ни одной морщинки! На Иветту смотрела юная девушка, родившая уже двух детей, приближавшаяся к 35 годам. С тех пор она начала следить за собой, поначалу с восхищением и восторгом. За что Господь одарил ее таким счастьем? Она обыкновенный человек, не Леонардо да Винчи, вот кого следовало бы наградить таким даром. Сколько пользы он принес бы человечеству. А она…  Кто она такая? Но, конечно же, она благодарна.

Проблемы начались после пятидесяти, пришлось сменить район проживания в городе. Она вызывала слишком большое любопытство у соседей, и даже раздражение. А главное, тот первый институт, НИИ генетики. Ее вызвали в Москву для изучения феномена. Провели множество анализов и исследований. Иногда мучительных. Но главное, было не это. Иветта ощущала себя абсолютно униженной, раздавленной. Врачи не видели в ней человека вообще, только собрание генов, которое никак не хотело накапливать полагающиеся с течением времени поломки. Каждая новая смена ее клеток ничем не отличалась от предыдущей. Ее органы выглядели на УЗИ абсолютно юными, анализы крови и прочие показатели указывали на 18 лет. Ее не хотели отпускать, придумывали все новые пробы то такие, то этакие. Последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, был тот проход по залу. В НИИ прибыла комиссия эндокринологов из  смежного института. Они заседали в большом зале, человек двадцать. Ей велели раздеться в соседнем помещении и пройти по залу обнаженной, чтобы эндокринологи зафиксировали отклонения в топоморфизме ее тела. Она отказывалась, просила, чтобы ей позволили раздеться перед самым столом. Медсестра была неумолима, и впитавшаяся за годы советской власти привычка повиноваться официальным лицам, заставила Иветту выполнить требуемое. Проход по залу казался ей бесконечным, взгляды врачей впивались в ее тело. Безупречное тело. Никаких отклонений в топоморфизме, ничего. Идеальные формы, блестящая атласная кожа. Взгляды врачей-мужчин изумленно-похотливые, женщин - злобно-завистливые.

Иветта стала перед столом и, ведущая конференцию врач стала докладывать. Когда родилась, особенности развития, анализы, пробы, ЭЭГ, УЗИ и т.д.

Иветта стояла голая, она замерзла, ей было тоскливо и противно слышать о себе все эти цифры лейкоцитов, тромбоцитов.

- Я ведь ничем не больна, я здорова. Больной человек терпит все это, потому что надеется, что его вылечат. А мне зачем? Они настаивают, что это надо для человечества. Эта Лидия Михайловна говорит обо мне в третьем лице, словно меня здесь нет. Они все меня ненавидят, потому что понимают, что состарятся, или уже состарились и умрут, а я нет. Но я же не виновата в этом.

- Повернитесь, я кому говорю! Вы что не слышите? Повернитесь и покажите ягодицы! – донесся до нее голос Лидии Михайловны.

Тут ее прорвало.

- Не смейте говорить со мной в таком тоне! Я вам не ОНА! Не ОБСЛЕДУЕМАЯ! У меня есть имя и отчество, в отличие от вас, которую достаточно называть только профессоршей. Хамка! – понеслась Иветта, понимая, что это конец, что она сейчас вырвется на волю и покончит с этим унизительным обследованием.

Лидия Михайловна побагровела. Остальные члены комиссии пришли в замешательство. Бросились успокаивать Лидию Михайловну.

- Не обращайте внимания, дорогая, это же человек с отклонениями, что от нее ждать?

Иветта повернулась и, показав комиссии те самые ягодицы, зашагала к выходу.

Принялась собирать вещи в палате. Вошел сам директор НИИ, принялся уговаривать остаться, не обращать внимания, пообещал отстранить от исследований Лидию Михайловну и поручить эту работу другому врачу. Ссылался, как всегда на интересы человечества, рисовал радужные перспективы для Иветты называться «Спасительницей мира», чуть ли не вторым Христом. Иветта была непреклонна.

Сейчас она думала, что в то, советское время, еще легко отделалась. В 90-ые ее могли бы вообще украсть и разобрать на нестареющие органы. Продать подороже, а там, будут эти органы стареть в новом теле или нет, кого это волнует?

Поэтому, когда год назад получила вызов в другое НИИ, геронтологии, отказалась наотрез. Да, видимо, Даша права, придется сменить документы и уехать из Одессы. Только ее близкие будут знать тайну и изредка навещать ее. Но там она будет абсолютно одинока. У Иветты на глаза навернулись слезы. Дашутку, свою самую любимую правнучку, она тоже будет видеть изредка. А потом…

Иветта гнала от себя мысль, что ей когда-нибудь придется перенести смерть Даши. Нет, она не вынесет. А вот смерти остальных,  более далеких от нее праправнуков наверное вынести будет легче. Они все дальше будут отдаляться от нее, воспитанники совсем другого времени, другого общества. Но это означает, что она станет совсем уж одинокой.

Все остальное ей уже безразлично. Когда-то она была членом коммунистической партии, во время Хрущевской оттепели даже парторгом, но когда тебе 110 лет, все партии, их борьба, их программы вызывают только насмешку. У нее блестящая память, она помнит всех своих одноклассников и однокурсников, но они ее уже абсолютно не волнуют. Она боится одного – потерять Дашу, и еще – а что, если она никогда не умрет? Значит, никогда не попадет к Богу? Не встретит там всех своих близких, умерших раньше нее?

Как надоела жизнь, как надоели люди! Какими мелкими, ничтожными, глупыми видятся они с высоты 110-ти лет!

Миша изготовил документы за три дня. Иветта пришла к нему с обговоренной суммой денег и получила паспорт и диплом одесского Института пищевой промышленности. Специальность – инженер-технолог. Вобщем-то близко к ее профессии, а что не знает, то освоит на месте. В Николаеве, куда она собралась переезжать, тоже есть пищевые предприятия.

Паспорт на имя Валентины Ивановны Колбасовой, место рождения г. Надым, РФ. Иветта чуть не заплакала. Она уже больше не изящная полудворянка российской империи, Иветта Николаевна Мальцева, а плебейка Валя Колбасова с окраины земли.

-Что за фамилия, неужели нельзя было что-то получше придумать, - возмущалась она.

- А что за фокусы, - в тон ей ответил Миша. – Я вам что, паспорт выдумывать буду? Этот был готовый, фотку я подогнал шикарно, никакой мент не раскусит. Комар носу не подточит. Год рождения, как заказывали, подходит. А бланк диплома пришлось брать этого института, другой был только физкультурный. Что вы с ним делать стали бы?

Итак, она Валя Колбасова родом из Надыма. Даша сочинит ей какую-нибудь легенду для нового места жительства. Она на эти выдумки гаразда. Тоскливо на душе. Темно. Словно прежняя Иветта в самом деле умерла. За что ей это все, за что?

За ее спиной послышались легкие мужские шаги. Она убыстрила шаг, мужчина тоже пошел быстрее. Иветта оглянулась. Молодой парень, лет двадцати, хорошо сложенный, с приятными чертами лица.

- Девушка, а где тут ближайший телефон-автомат, - улыбаясь, спросил он. 

- Тут рядом нигде нету, - буркнула Иветта.

- Да что вы такая злая? Сейчас уже поздно, давайте я вас до дому провожу.

- Оставьте меня, не до вас. Я на улице не знакомлюсь.

- Ой, ой какая колючая. А я вот очень добрый. Давайте познакомимся. Вы такая красивая.

- Не хочу.

- А я хочу. Вы мне нравитесь. А я настойчивый, когда мне девушка очень нравится.

Парень попытался взять Иветту под локоть.

- Убирайся, я сказала, - в сердцах закричала Иветта, толкая его. – Пошел вон! У меня правнуки старше тебя, я тебе в прапрабабки гожусь. Понял? Я 1900 года рождения, понял? Мне сто десять лет! Пошел вон, сопляк! Пошел вон! – кричала Иветта, отталкивая от себя юношу.

Тот обомлел, но скоро пришел в себя.

- Да ты сумасшедшая! Твое место в дурдоме! Иди, лечись, дура! Психованная. Таким как ты, одно место – на Воробьева! Кому ты нужна? Вообразила о себе, сильно крутая, да? Сама пошла вон!  Ненормальная!

Парень оттолкнул от себя Иветту, уже потерявшую свой боевой пыл, и зашагал прочь.

Обернулся и еще раз крикнул: Ты - ненормальная, иди лечись, эй, ненормальная!

Она стояла, смотрела, как он удаляется, а в мозгу ее звенело: ненормальная, эй, ненормальная!

Послесловие:    

 всем белым воронам

диссидентам

правозащитникам

зоозащитникам

 всем прочим, живущим по своим внутренним закона не вписывающимся в контекст общества

 посвящается

                                                                                            22 сентября 2011 г.