Ирина Одоевцева

     Ирина Одоевцева ( Ираида Густавовна Гейнике) 1895-1990 –  родилась в Риге в семье адвоката. Входила во второй «Цех поэтов», в группу «Звучащая раковина», где пользовалась особой благосклонностью Н. Гумилева. Печаталась в сборниках «Дом искусств» и «Звучащая раковина», незадолго до эмиграции выпустила стихотворный сборник «Двор чудес» (Пг.,1922).
      В 1923 г. вместе с мужем, поэтом Георгием Ивановым, уехала через Берлин в Париж; печатала стихи в различных журналах, но переключилась главным образом на прозу (романы «Ангел смерти», 1927; «Изольда», 1931; «Оставь надежду», 1954 и др.).
      К стихам вернулась уже в послевоенное время, выпустив несколько небольших сборников, включавших наряду с новыми текстами переработанные редакции ранних произведений.
      В Париже написана также мемуарная дилогия И. Одоевцевой «На берегах Невы» и «На берегах Сены».
      Кроме лирических стихов с акмеистическим привкусом сочинила несколько длинных забавных баллад, сюжетно привязанных к первым послереволюционным российским годам. Неуклюжесть русского лубка, подпрыгивающий ритм, рискованный, на грани графоманства, синтаксис, особенно ново — почти нелепо — выглядели на фоне гладкописи акмеистов второго призыва, предваряя позднейшие опыты не только обэриутов, но и современных поэтов-концептуалистов.
      В 1987 г. Ирина Одоевцева вернулась в Петербург (еще Ленинград), успела увидеть издание своих произведений на родине.

   Которое утро подряд она просыпалась с улыбкой: во сне ей удавалось сбежать в Летний Сад или в сад Таврический и бродить по аллеям  –  там ещё сохранилось несколько деревьев, которые помнили её и при встрече узнали.

Она всё ещё надеялась встретить его там, где они исходили каждый уголок, где им была рада каждая скамейка, каждая беседка, там, где «… муза с цоколя плавно сошла…».

И пусть давным-давно усвоены его уроки, с какой радостью она начала бы учится с самого начала…

   И вернуться туда, в тот Летний сад, куда  катится время, вернуться, несмотря на голодные и холодные двадцатые, не замечая ни голода, ни страха, ни волчьего хищного блеска в глазах человеческих, ходить и слушать, жадно впитывая, запоминая каждое слово, сказанное им.

 Вернуться домой и сжечь тетрадь со стихами, и тем самым дать возможность родиться новым стихам…

А потом, незадолго до отъезда, будучи уже чужой женой, услышать:

И когда женщина с прекрасным лицом,

Единственно дорогим во вселенной,

Скажет: я не люблю вас,

Я учу ее, как улыбнуться,

И уйти, и не возвращаться больше...( Н.Гумилёв)

...И найти, возможно, тот самый протокол, вложенный им в какую-то книгу, и опоздать на свидание, но – найти, чтобы спустя несколько месяцев, его не нашли при обыске…

И, возможно, не прозвучал бы выстрел в тихом августовском рассвете.

И она вновь была бы счастлива…

 "...Я сплю, но сквозь сон слышу, как где-то в углу или за стеной скребутся мыши. Комната полна шелеста, и шороха, и шепота, и чей-то тонкий комариный голос звенит над моим ухом: «Бедная, бедная! Она спит, она не знает, что ее ждет!..»

Я открываю глаза. Нет! Я не сплю. Вздор, я ничего не боюсь. И трижды, как заклинание, громко произношу:

– Я всегда и везде буду счастлива!

Я прислушиваюсь к своему голосу в тишине: «Всегда и везде буду счастлива!»

Но нет. Я не верю своим словам. Мне вдруг становится страшно. Я прижимаю руки к груди. Зачем я уезжаю? Зачем? Что ждет меня там, в чужих краях?..

Мне еще сегодня вечером, когда я стояла на эстраде, казалось, что это только начало длинной восхитительной жизни, полной удач и успехов. А сейчас я чувствую, я знаю, что это не начало, а конец. Слезы текут по моим щекам. Я плачу все сильнее, уже не сдерживаясь, не стараясь убедить себя, что я везде и всегда буду счастлива.

Нет, я чувствую, я знаю, такой счастливой, как здесь, на берегах Невы, я уже никогда и нигде не буду. "

( И.Одоевцева «На берегах Невы»)

                                                      Георгию Иванову

Но была ли на самом деле 

Эта встреча в Летнем саду 

В понедельник, на Вербной неделе, 

В девятсот двадцать первом году? 

Я пришла не в четверть второго, 

Как условлено было, а в пять. 

Он с улыбкой сказал: - Гумилёва 

Вы бы вряд ли заставили ждать. 

Я смутилась. Он поднял высоко, 

Чуть прищурившись, левую бровь. 

И ни жалобы, ни упрёка. 

Я подумала: это любовь. 

Я сказала: - Я страшно жалею, 

Но я раньше прийти не могла. 

Мне почудилось вдруг - на аллею 

Муза с цоколя плавно сошла. 

И бела, холодна и прекрасна, 

Величаво прошла мимо нас, 

И всё стало до странности ясно 

В этот незабываемый час. 

Мы о будущем не говорили, 

Мы зашли в Казанский собор 

И потом в эстетическом стиле 

Мы болтали забавный вздор. 

А весна расцветала и пела, 

И теряли значенья слова, 

И так трогательно зеленела 

Меж торцов на Невском трава. 

1964

В легкой лодке на шумной реке
Пела девушка в пестром платке.

Перегнувшись за борт от тоски,
Разрывала письмо на клочки.

А потом, словно с лодки весло,
Соскользнула на темное дно.

Стало тихо и стало светло,
Будто в рай распахнулось окно.

             ***

В этот вечер парижский, взволнованно-синий,
Чтобы встречи дождаться и время убить,
От витрины к витрине, в большом магазине
Помодней, подешевле, получше купить.

С неудачной любовью... Другой не бывает -
У красивых, жестоких и праздных, как ты.
В зеркалах электрический свет расцветает
Фантастически-нежно, как ночью цветы.

И зачем накупаешь ты шарфы и шляпки,
Кружева и перчатки? Конечно, тебе
Не помогут ничем эти модные тряпки

В гениально-бессмысленной женской судьбе.

                         ***

- В этом мире любила ли что-нибудь ты?..
- Ты должно быть смеешься! Конечно любила.
- Что?- Постой. Дай подумать! Духи, и цветы,
И еще зеркала... Остальное забыла.

                        ***

Все о чем душа просила,
Что она любила тут...

Время зимний день разбило
На бессмыслицу минут,
На бессмыслицу разлуки,
На бессмыслицу "прости".

...Но не могут эти руки
От бессмертия спасти...

                      ***

Все снится мне прибой
И крылья белых птиц,
Волшебно-голубой
Весенний Биарриц.

И как обрывок сна,
Случайной встречи вздор,
Холодный, как волна,
Влюбленный, синий взор.

                      ***

Каждый дом меня как-будто знает.
Окна так приветливо глядят.
Вот тот крайний чуть-ли не кивает,
Чуть-ли не кричит мне: Как я рад!

Здравствуйте. Что вас давно не видно?
Не ходили вы четыре дня.
А я весь облез, мне так обидно,
Хоть бы вы покрасили меня.

Две усталые, худые клячи
Катафалк потрепанный везут.
Кланяюсь. Желаю им удачи.
Да какая уж удача тут!

Медленно встает луна большая,
Так по петербургски голуба,
И спешат прохожие, не зная,
До чего трагична их судьба.

                       ***

К луне протягивая руки,
Она стояла у окна.
Зеленым купоросом скуки
Светила ей в лицо луна.

Осенний ветер выл и лаял
В самоубийственной тоске,
И как мороженное таял
Измены вкус на языке.

                   ***

На дорожке мертвый лист
Зашуршал в тоске певучей.
Хочется ему кружиться,
С первым снегом подружиться,
Снег так молод и пушист.

Неба зимнего созвучья,
Крыши и сухие сучья
Покрывает на вершок
Серебристый порошок.

Говорю на всякий случай:
- Память, ты меня не мучай.
Все на свете хорошо,
Хорошо, и будет лучше...

                   ***

Нет, я не буду знаменита.
Меня не увенчает слава.
Я - как на сан архимандрита
На это не имею права.

Ни Гумилев, ни злая пресса
Не назовут меня талантом.
Я - маленькая поэтесса
С огромным бантом.

                ***

Ночь глубока. Далеко до зари.
Тускло вдали горят фонари.

Я потеряла входные ключи,
Дверь не откроют: стучи, не стучи.

В дом незнакомый вхожу не звоня,
Сколько здесь комнат пустых, без огня,

Сколько цветов, сколько зеркал,
Словно аквариум светится зал.

Сквозь кружевную штору окна,
Скользкой медузой смотрит луна.

Это мне снится. Это во сне.
Я поклонилась скользкой луне,

Я заглянула во все зеркала,
Я утонула. Я умерла...

                  ***

Облокотясь на бархат ложи,
Закутанная в шелк и газ,
Она, в изнеможеньи дрожи,
Со сцены не сводила глаз.

На сцене пели, танцевали
Ее любовь, ее судьбу,
Мечты и свечи оплывали,
Бесцельно жизнь неслась в трубу,

Пока блаженный сумрак сцены
Не озарил пожар сердец
И призрак счастья... Но измены
Простить нельзя. Всему конец.

Нравоучительно, как в басне,
Любовь кончается бедой...

- Гори, гори, звезда, и гасни
Над театральной ерундой!

                    ***

Потомись еще немножко
В этой скуке кружевной.

На высокой крыше кошка
Голосит в тиши ночной.
Тянется она к огромной,
Влажной, мартовской луне.

По кошачьи я бездомна,
По кошачьи тошно мне.

                 ***

 - Теперь уж скоро мы приедем,
Над белой дачей вспыхнет флаг.
И всем соседкам и соседям,
И всем лисицам и медведям
Известен будет каждый шаг.

Безвыездно на белой даче
Мы проживем за годом год.
Не будем рады мы удаче,
Да ведь она и не придет.

Но ты не слушаешь, ты плачешь,
По-детски открывая рот...

                  ***

Январская луна. Огромный снежный сад.
Неслышно мчатся сани.
И слово каждое, и каждый новый взгляд
Тревожней и желанней.

Как облака плывут! Как тихо под луной!
Как грустно, дорогая!
Вот этот снег, и ночь, и ветер над Невой
Я вспомню умирая.

                  ***

Ненароком, 

Скоком-боком 

По прямой 

И по кривой 

Время катится назад 

В Петербург и в Летний сад. 

Стало прошлое так близко, 

Тут оно - подать рукой - 

И проходят предо мной 

Друг за другом, чередой, 

«Я» помянутые ниже: 

«Я - подросток», «Я - студистка» 

С бантом, в шубке меховой, 

«Я - невеста», «Я - жена» 

(Это, впрочем, уж в Париже) 

И печальна, и грустна, 

До прозрачности бледна, 

Молча в чёрное одета, 

Вот проходит «Я - вдова 

Знаменитого поэта»... 

Только было ли всё это? 

Или это лишь слова? 

Лишь игра теней и света? 

Хоть бесспорно жизнь прошла, 

Песня до конца допета, 

Я всё та же, что была, 

И во сне, и наяву 

С восхищением живу. 

1961 - 1973