В ПРОСТРАНСТВЕ ДУШИ

Уважаемые участники конференции, сегодня я хочу представить вашему вниманию эксклюзивное интервью со знаменитым поэтом, литератором,  профессором Пенсильванского Университета, редактором литературно-философского журнала «Гостиная»

 ВЕРОЙ ЗУБАРЕВОЙ. В 2010 году она стала лауреатом Муниципальной литературной премии им. К. Паустовского.

Интервью с Верой ЗУБАРЕВОЙ ведёт КАТЕРИНА  КАЗНАЧЕЕВА, руководитель культурно-просветительского объединения «Лира» в городе Котовске Одесской области.

- Вера, Вы автор четырнадцати книг, включая поэзию, прозу и литературную критику, пишете и публикуетесь на русском и английском языках. Я знакома с Вашей поэзией давно, наше литобъединение устраивало поэтические чтения, куда включались и Ваши стихи, а в этом году Вы стали лауреатом Муниципальной Литературной премии им. Паустовского в номинации поэзия. Как начиналась Ваша литературная стезя?

- Рифмовать я начала в три года. Дата точная, поскольку отец записал за мной это самое первое в моей жизни двустишие (Убежал лисёнок в лес / И на дерево залез) в тетрадь под названием «Наш ребёнок». Теперь эти две неприхотливые строчки – мой мостик к отцу, его любви и бережному отношению ко мне. Отец был капитаном дальнего плавания, старшим лоцманом Одесского и Ильичёвского портов, тем самым «лоцманом на трубе», поднявшим затонувший «Моздок» со дна морского. Но помимо всего он был отличным журналистом и писателем и сразу разгадал и сберёг пробивающиеся во мне задатки.

В смысле литературного окружения, я росла сама по себе. У меня не было наставников, я не посещала литературные кружки, хотя такие возможности были. Отец попытался было свести меня с литературной студией в Одессе, но один из его приятелей по одесскому союзу писателей посоветовал ему не отправлять меня никуда, а дать мне полную творческую свободу. Теперь-то я понимаю, что он просто не хотел, чтобы меня "формировали" как писателя. И это было хорошо.

Мне кажется, что у поэта изначально должно быть ощущение суверенности. Он должен пройти свои первые шаги самостоятельно, дать названия всему сам, сложить свои представления о вселенной и создать свои образы. И поэтическое познание его должно быть островным – только он и вселенский океан. Он должен научиться слушать вселенную, настраиваться на высшие гармонии. Без этого нет поэта.

А кружки сразу вносят коллективный задор, энергию, гарантию того, что тебя услышат, поправят, помогут… В этом есть много положительного, но опасность в том, что начинается ломка того, что ещё не сложилось. Стебель ещё только проклюнулся, а  его уже вытягивают из земли, ставят ему колышки – расти, мол, в правильном направлении.

С самого начала поэзия для меня была волшебной дверью в иное. Будучи ребёнком, я ощущала это иное и двигалась к нему интуитивно, создавая образы, которые были отголосками детских фантазий о вечном, загадочном, всеохватном, и о предчувствиях Встречи, и о последствиях...

Чайка белокрылая, ты куда летишь
И когда ж ты, милая, к нам-то прилетишь?

Иль когда весною песню мы споём,

Ты помашешь, милая, издали крылом?

Или в бурю страшную крикну я тебе:

 - Чайка белокрылая, милая, ты где?

Но в ответ легонько набредёт волна

И покроет место, где сидела я…

Мне было восемь, когда я написала эти неприхотливые строки. Никаких откровений в них нет – ни поэтических, ни личных, но есть то, что пройдёт впоследствии через всё моё творчество: понимание собственной моментальности и обращение к вечному за ответом. Кем была для меня чайка в тех стихах? Не знаю. Может, душой вечности, несущей надежду, а может, моей собственной душой, разгадать которую ещё только предстояло…

А вот стихи, написанные в 14 лет – в том возрасте, когда пишут о любви и переживаниях подросткового возраста.

И то ли радость, то ли грусть,

Полузабытая тревога,

Полузнакомая дорога,

И вовсе неизвестный путь.

Как с сеном спутана трава,

Так с мыслью чувство. Даже странно –

Проходят чувства очень рано,

Лишь мысль останется одна.

Но мыслью я пренебрегу

И тут ни строчки не исправлю

Я чувство юности оставлю –

В строках без мысли сберегу.

Меня всегда тянуло именно в эту, не бытовую, сторону. И стихи мои не отражали «пульса жизни», свойственного молодым. В одесском союзе писателей Иван Рядченко, которому поэзия моя нравилась, и который отметил, что дар есть, всё же с удивлением подчеркнул, что стихи мои – несовременные, в смысле отсутствия реалий современности. И предложил ещё над этим поработать, чтобы вышла хорошая книга через пару лет. Но я действительно не писала о реалиях современной жизни, меня больше занимало то, что было скрыто от внешнего зрения. Я была благодарна доброму и милому Ивану Рядченко и за тёплый приём, и за планы по поводу будущей книги, и за то, что снова вернулась на свой остров, где море диктовало перу, куда грести… Моему «письму в бутылке» грозило болтаться на волнах, вне литературного процесса. Но сильнее страха быть неопубликованной был страх нереализованности творческих устремлений.

- Нашли ли вы свой круг, и чем стала для Вас встреча с Беллой Ахмадулиной?

-  Поэт должен прийти к своему кругу сам, и путь этот не внешний, а внутренний. А если говорить о гармонии поиска, то он идёт в обоих направлениях – круг ищёт своего Поэта точно так же, как Поэт ищет свой круг. И в какой-то точке они обязательно сойдутся.

Я бы определила поиск круга как вечный поиск красоты и гармонии. Круг – это не то, что тебя ограничивает, но то, что тебя наполняет. В идеале – это твоя аура, ибо он воплощает в себе твои собственные ценности и по нему можно судить, кто ты.

Встреча с Ахмадулиной только укрепила меня в моих представлениях о поэте и мире. Белла Ахатовна удивительным образом почувствовала мой внутренний настрой, и то, что она написала в предисловии к моему первому сборнику стихотворений «Аура», было для меня скорее напутствием, чем предисловием.

Свет – только этим словом могла бы я наиболее точно обозначить то, чем стала для меня встреча с Ахмадулиной. Мы встречались и после, уже в Филадельфии, и всякий раз ощущение света повторялось. Между прочим, пришла я к Белле Ахатовне «с улицы». Никаких общих знакомых или знакомых знакомых у меня с ней не было. Я просто позвонила ей по справочнику, сидя в моей одесской кухне, и к моему изумлению, она взяла трубку… Так всё и началось. А знакомых общих у меня нет с ней и поныне, и я была очень огорчена, что тот телефон, по которому я иногда звонила ей, переменился, и мне не удалось поздравить её с юбилеем. Хотя я уверена, она знает, что в пространстве души я это сделала.

- В этом году Ваша монография по Чехову, вышедшая в США, получила почётный диплом в Таганроге на международном конкурсе, посвящённом 150-летию со дня рождения Чехова. Каков был путь от замысла к монографии?

- Путь был долгий, но обогащающий на каждом шаге, хотя и грустный тоже. Работать с чеховскими пьесами я начала ещё на студенческой скамье в ОГУ с одним из замечательнейших профессоров Одесского университета Степаном Петровичем Ильёвым. Он открыл мне двери в дивный мир мифопоэтики, которой он занимался в связи с серебряным веком, и, очарованная, я продолжила его подход, обратившись к чеховским пьесам. Связь наша не прерывалась. Уже будучи в Филадельфии, я написала ему письмо о том, что защитила докторскую и готовлю книгу по мифопоэтике чеховских пьес, которую посвящаю ему, на что он ответил мне поздравлением и пожеланием удач, и сообщил, как бы вскользь, что книга будет посвящена уже не ему, а его памяти. Увы, так и произошло.

Книга писалась не только под влиянием аналитических методов, которые я почерпнула от Степана Петровича, но и под влиянием идей системного подхода и общей теории систем, одним из выдающихся теоретиков которой был создатель теории предрасположенности, бывший московский экономист, учёный и философ Арон Каценелинбойген (1927 – 2005). Он работал во всемирно известной школе бизнеса – Уортоне, в Пенсильванском университете, где я защищала докторскую по русской литературе. Арон стал третьим руководителем моей диссертации, её теоретической части. В последствие, мы преподавали совместный курс по искусству принятия решений студентам Пена и работали над книгами, обсуждая совместные идеи. В результате, появилась моя новая теория драматического жанра и чеховской комедии как комедии нового типа. Эти изыскания вошли в мою вторую монографию.

- А возможно ли преподавание в украинских Университетах Теории ПРЕДРАСПОЛОЖЕННОСТИ по Арону Каценелинбойгену и Вашей теории ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ?

- И возможно, и необходимо. Этот курс уникален. Он не существует больше нигде, ни в одном университете мира. Мы  разрабатывали его вместе с Ароном Каценелинбойгеным и вместе же и преподавали, пока он работал. Теория предрасположенностей – это мышление, за которым стоит будущее. На мой курс огромный спрос, студенты стараются записаться на него заранее, поскольку это семинарские занятия и количество мест ограничено. После нескольких занятий, они уже не могут говорить и думать, как прежде… Курс открывает новые горизонты мышления. Те вещи, которые Арону удалось осмыслить и развить на примере шахмат – неоценимы. Моей задачей было посмотреть, что нового в это вносят литература и искусство, и как они обогащают метод предрасположенностей. Открылись богатства, и на основе всех этих открытий и разработок и проходит обучение студентов.

- Помимо всего, вы ещё выпускаете в свет журнал «Гостиная». Какова была предистория этого журнала?

Идея "Гостиной” родилась в кабинете Арона Каценелинбойгена, в то время, когда я ещё была аспиранткой, и обсуждали многие интересные вопросы, связанные с его теорией предрасположенности и вытекающими из неё концепциями развития и красоты. Эти беседы были нескончаемыми, и однажды я предложила вынести их на более широкий узкий круг интересующихся. Так возникло решение создать виртуальное пространство, в котором писатели и поэты выступали бы не только как авторы своих произведений, но и как участники тематических бесед. Посредством своего творчества они должны были освещать различные ракурсы предлагаемых тем, и ставить новые вопросы, задавая, тем самым, новые темы. При этом, многие авторы не писали специально на предложенную тему, а отбирали из того, что было ими создано, и что, с их точки зрения, соответствовало бы предмету обсуждения. Зачастую, для них самих многие ракурсы их собственного творчества оказывались неожиданными, что вдохновляло их впоследствии на новые произведения. В этом-то и был (и есть!) смысл Гостиной – взаимное творческое обогащение авторов и собеседников.

Каждое произведение, будь то поэзия или проза, есть беседа художника с миром, его диалог с Вечностью, диалог, который имеет много аспектов и направлений. Журнал «Гостиная» – это пульс современной мысли русскоязычного зарубежья. В её беседах участвуют философы, литературоведы, художники и писатели, в числе которых Арон Каценелинбойген, Михаил Эпштейн, Эрнст Неизвестный, Савелий Сендерович, Ирина Роднянская, Валентина Голубовская, Борис Херсонский и др. Двери «Гостиной» открыты всему новому, интересному, доброму…

- Знали ли Вы ранее о существовании «Русского собрания»? Что Вас привлекло дать нам такое замечательное интервью?

-  С «Русским собранием» я познакомилась благодаря нашей с Вами переписке, и идея его создания мне очень понравилась, хотя подробности были неизвестны. Позже, я опять-таки благодаря информации, полученной от Вас, узнала и о работе, которую так самоотверженно проводит Алла Потапова - Президент общества и руководитель ЛИКа, и о направленности общества, ценности которого совпадают полностью с моими собственными. Прежде всего, это относится к вопросам морали, духовности и интеллектуальности, которые являются фундаментальными и для меня. Конечно же, возникает вопрос: а зачем, собственно, нужна организация для поддержания этих ценностей? Почему недостаточно всё это поддерживать на индивидуальном уровне? Наверное, реальность такова, что силы, направленные на подрыв этих исконных ценностей, выступают сплочённо и организованно. Для меня аналогией было бы вторжение иноземных войск в страну. Когда подобное происходит, граждане не могут отстаивать себя в одиночку. Возникновение собрания – это знак того, что не всё благополучно, что идёт  борьба, существует оппозиция, и в ответ на неё происходит сплочение тех, кто готов отстаивать духовное пространство независимо от типа религии, этноса и национальности. Последнее замечательно сформулировано в уставе «Русского собрания», членом которого «может быть любой человек, независимо от национальности, места жительства, вероисповедания», и которое «выступает категорически против розни на национальной и религиозной почве».  Этим сказано многое, и не только о направленности самого собрания, но и об оппозиции. Не было бы оппозиции – и формулировки в уставе не имели бы смысла. Безусловно, собрание направлено на реальные вещи и отражает реальную обстановку. Собрав под своей эгидой людей творческих, оно сеет «умное, доброе, вечное». От всей души желаю его руководителям и членам успехов, вдохновения и просветлённости.

- Что Вы читаете сейчас, чем душа согрета?

- Читать приходится много, и на двух языках, так же, как и писать. Это и постоянное возвращение к русской классической литературе, которая изменяется в силу её живой родниковости, и чтение современных авторов. Для меня чтение классики – это глоток живой воды. Живой, поскольку что бы ни отражали её поверхности, глубины всегда связаны с сакраментальным. Игра глубин и поверхностей и рождает полифонию, слушать которую можно бесконечно. Современная литература в большей степени увлекается политическим подтекстом, который подменяет метафизический и духовный по понятным причинам. Как бы остроумно подобные произведения ни были написаны,  их девальвация неизбежна. Классика же никогда не устаревает, поскольку в своём подтексте направлена на постижение высших начал. В ней есть внутренний механизм обновления именно за счёт сакраментального пласта, на котором зиждутся все её мирские образы. Наверное, и живая вода в сказке связана с тем же пластом, иначе бы её русло обмелело, как мелеет всё сиюминутное. Моя душа согрета произведениями, вышедшими из «живой воды». А перечитываю я классику по-разному. Иногда действительно беру текст в руки и читаю, а иногда иду по любимым страницам мысленно, заглядываю в различные «уголки», припоминаю детали. Так недавно прошлась по «Евгению Онегину», благодаря нашей переписке с Валентиной Голубовской, и открыла для себя неожиданные пласты, связанные с греческой мифологией, столь близкой Пушкину, и связалось всё совершенно по-иному, словно путешествовала по незнакомым местам. А потом перечитала чеховскую «Степь» и задалась вопросом имён героев, что именно они дают для понимания единой картины степи, и вся история предстала в новом ключе… Если говорить в самых общих чертах, то большая литература базируется на целостном видении мира как сочетания вселенского и мирского. Поэтому из Гефсиманского сада классики всегда выходишь обогащённым и духовно, и интеллектуально, а из мейнстрима, к какому бы веку он ни относился, выныриваешь обкраденным.

- Кто из одесских и других украинских авторов Вам ближе, понятнее, ценнее?

- Из одесских авторов назову, прежде всего, замечательного украинского поэта, переводчика и журналиста Анатолия Глущака. В этом году литературная Одесса отмечала его семидесятилетие. Музыкальность, лиричность и проникновенность – эти три качества кажутся мне основными в поэзии Анатолия Степановича. Это не поэзия приёма, а поэзия чуткого и тонко чувствующего сердца. Когда я переводила его стихи, я просто ощущала аромат его вечерних садов, осенних полей, и грустила, глядя в его небо, где сосредоточена вечность, и улыбалась его цветущим яблоням, несущим земле вселенную снежных ангелов. А однажды даже всплакнула, когда переводила его стихи посвящённые матери. В них и духовность, и душевность, и мастерство… Вот один из моих последних переводов его стихов:

ЗОРЕПАД

Текут небеса, как вода,

И фыркает месяц с пригорка.

Кому-то сияет звезда,

А с кем-то прощается зорька.

Избранья обряд-лиходей –

Кто в гуще созвездий, кто с краю…

…За что из всех прочих людей

Зарница тебя выбирает?

Зари всеочистная ясь,

Пульсация речи надмирной.

И в сердце слеза занялась –

Как таинство, невозмутима.

Рассыпан алмазный овес

С лихвою по горнему полю.

Загадка и чудо чудес –

Заря над тернистой юдолью.

И взглядом, направленным ввысь,

К серебряно-пурпурной книге,

Покайся в тиши, помолись,

Оплачь на раменах вериги.

И небо покинула хмарь,

И ночи наполнена чаша.

А ты – мира вечный звездарь –

Судьбу вопрошаешь на башне.

Как выплавки высшей руда,

Как слов осиянных узорье,

Всходила бессмертной звезда,

А падала, падала – зорька.

И след её звуком парит.

Душа к поднебесью воздета,

Где так сострадально зорит

Струна благодати и света.

Из любимых одесских поэтов, пишущих на русском, хочется назвать Игоря Потоцкого, Бориса Херсонского, Людмилу Шаргу, Ирину Дубровскую, Евгения Голубенко… Все они разные, но каждый – целый мир, о котором хочется думать, который вдохновляет в периоды собственного застоя. Я всегда ужасно радуюсь, когда судьба дарит очередную встречу с творческой личностью. Поражаюсь, восторгаюсь – ну как же так можно было увидеть? И потом немедленно спешу поделиться с коллегами по перу, прочитать им понравившиеся стихи. Я способна влюбляться в талантливо написанные вещи – то есть засыпать и просыпаться с запавшими в душу строчками и образами, думать о них, «общаться» с ними… В общем, не умею быть равнодушной к талантливому, и сдержанной тоже.

- В чём, по Вашему, смысл человеческой жизни? И могут ли поэты своим творчеством изменить окружающий мир к лучшему?

- Как ни парадоксально это звучит, но смысл жизни, по моему убеждению, заключается в его поиске. И действительно, человеку удалось отведать с Древа Познания, он познал Добро и Зло, затем познал Страх, убоявшись Бога, познал Еву… Но смысл жизни Древо Познания ему не открыло – к нему он должен идти самостоятельно.

Отличие знания от познания – это отличие процесса от результата, и как бы ни звучало «Древо Познания» в оригинале (в английском переводе, к примеру, это «Древо Знания»), факт остаётся фактом: конечного знания человеку дано не было. Зато ему было дано понимание процесса – развития, осмысления, оценки и переоценки.

Смысл человек доложен сформулировать сам, и от того, как он его сформулирует, и станет ясно, кто он. Иными словами, скажи мне, в чём смысл жизни, и я скажу, кто ты. Лично же для меня смысл жизни заключается в творчестве. 

Творческое состояние – это наиболее естественное состояние, это то, что мы наблюдаем в природе, которая постоянно сотворяет и сотворяется. Творческий импульс для меня связан с Божественным началом. Именно от него «и вдохновенье, и жизнь, и слёзы, и любовь». Человек, лишённый творческого импульса несчастен по большому счёту. Ему скучно, его внутренняя жизнь примитивна, ему хочется внешних всплесков, он жадно ищет развлечений, но их хватает ненадолго, поскольку любые внешние развлечения быстро надоедают, превращаясь в рутину.

Творчество – панацея от рутины, скуки, и обывательского застоя. Его акцент на внутренней вовлечённости в процесс, а не внешней развлекательности.

Верю ли я, что поэтическое творчество способно изменить мир? Как одно из проявлений Красоты – безусловно, но не впрямую, не рифмованными агитками, не идеологической подоплёкой. Чтобы иметь глубокое, преобразующее воздействие, поэзия должна оставаться собой, то есть быть той исконной загадкой, к которой должны восходить, а не нисходить. Всякий образ несёт в себе своего творца и имеет силу своего создателя. Воздействие его может быть довольно мощным. Мир создан по Слову, но слово «Свет» – не просто название, а сложное понятие, целая концепция анти-безвидности, спектра, и пр., концепция, явленная в Образе, причём непредметном, что усиливает его сложность и многогранность. Таков должен быть и поэтический образ – носитель вселенной и духа, средоточие глубин и борение стихий. 

- Ваши планы на будущее, и когда снова приедете в Одессу?

- Планы на будущее у меня всегда одинаковые – писать, открывать новые грани себя и мира, и доводить до конца начатые работы. Я делаю много проектов одновременно, почти параллельно. Это мой стиль работы. Он отнимает много энергии, но переключения дают возможность взглянуть извне на то, что делаешь. В Одессу надеюсь приехать следующей осенью на конференцию по серебряному веку, посвящённую памяти Степана Петровича Ильёва. Для меня это волнующее событие, и к нему я готовлюсь, обдумываю своё выступление, вспоминаю своего дорого учителя, обмениваюсь мыслями с коллегами на моей бывшей кафедре.

- Какой вопрос хотели бы осветить, приехав на конференцию по русской культуре в Киев? Возможен ли Ваш приезд? Мы очень хотели бы Вас видеть и слышать!

- Большое спасибо за приглашение! Если появится возможность, буду рада приехать на конференцию. Меня всегда занимал вопрос роли поэта и правителя на Руси в «Слове о полку Игореве». Будучи ещё аспиранткой в Пене, я сделала свой поэтический перевод «Слова», сопроводив его комментарием не языковедческого или исторического, а понятийного толка. Моя интерпретация связана с идеями принятия решений и формированием русского менталитета в «Слове». Профессор истории Александр Рязановский, на лекциях которого и родился этот проект, окрестил меня первой женщиной-переводчицей «Слова». Звучит почти как Валентина Терешкова… Может быть, я бы решилась ознакомить моих коллег с идеями этого проекта, если это попадает в струю конференции.

- Все, кто смотрел Ваш фильм об отце Киме Беленковиче, оставались в восторге, многие смотрели по несколько раз. Не это ли является высшей оценкой Вашей работы?

- Вы согрели моё сердце этой новостью, дорогая Катерина. У меня не было никаких кинематографических амбиций, когда я делала этот фильм. Он направлен исключительно на тех, кто чувствует то, что чувствую я по отношению к своим родителям, земле и истории. Если наши сердца в момент просмотра фильма встретились, значит, задачу я выполнила. Выше этой оценки ничего быть не может. Благодарю всех, кто откликнулся душой на историю моего отца.

- От всей души желаем Вам новых творческих открытий, подъёмов к вершинам познания и радовать нас, читателей, своими произведениями.