26.01.2014, 22:05 | |
ЕЛЕНА БОРИШПОЛЕЦ
В ДЕКАБРЬ
Сколько всего во мне зима сложила, Насыпав из легчайшего гранита Сотни лиц. Горит светильник, Рука на книгу положила Кусочек эры.
Безусый мальчик под окном и санки, Они сейчас под арку уплывут, Как в рай. А снега нет. И как они живут под аркой Там, без снега?
Четвертый день ветра на юге спят И режут всех подряд во сне, Умельцы. Светлый день, Рубашка белая просохла мне, Как не твоя.
Я прибываю в небе, как Кассиопея, Головой стараюсь не вертеть, Все вижу. Не стоит земля. А что же раньше не поверить… Холода пришли.
Зима. Погода – дрянь. И мир, как память, Врастает, одинокий, в декабри.
КОНЕЦ ЛЕТА
У лета ноги в песке, Рыбак на пирсе, бычок на леске. Все на местах И печень в треске, Сегодня ляжет на стол невесте.
У нее платье в бисере, В голове форшмак, Полные руки ниспосланной муки, Плечи съедают веснушки, А ею всей, завтракают подруги.
Мама ей моргает, В дверную щель, Мама все знает про это дело. Обнимает глазами больно свое дитя, Мама, как лучше, как лучше хотела.
Кудри невесте расчешут. Я, мама, та же – ты. Можешь отдать мне свое «пора». Лето закончилось, мама, Лето, должно идти, Лето, должно остаться, Лето – чужая жара.
ИЛЛЮЗИЯ СВОБОДЫ
У нас не будет другого времени. Мы – турбины сознательного отчуждения. Я хлыстом уважаю спину, спина проверена, У нее отвращение ко всяческим поражениям.
Я целую в губы систему координат, И схожусь с ней быстро в точке многообразия, Как небесных сфер беспортяночный супостат, С заполярными и конечно, другими связями.
При дороге филины на ясенях и дубах, Расстилают скатерти и грызут полевых мышей. Я бы верила чистым птицам в спущенных рукавах, Но мы ищем с Декартом в плоскости, Только могучих вшей.
Я съедаю карту, закусываю широтой, А потом по отвесной линии прохожу к ядру, В накладной расписываюсь Декартовой сиротой, Говорю: «Спасибо, я и его беру».
Стану печь блины на его дорогой спине, Не сбиваться с курса, не помнить про меру и долготу, Я сожгу все страхи в этом Земном ядре, Отпущу на волю Декарта и сироту.
И не больше дюйма солнце над головой, И какая разница, кто его привязал к тебе? У меня есть дом, я качу желтый шар в него, И по той же линии нисхожу умирать в тепле.
НЕОБРАТИМОСТЬ
Глухая Полина жила на два интерната, На два стоматолога и милых милиционера. Она была нагло богата – Фантазиями и вырезками из журналов.
Друзья называли ее «уставший Фунтик», Враги называли «жирный, вонючий Фунт». Ей в горошек зеленый однажды принес кто-то зонтик, Прозондировав необратимости грунт.
Грунт был теплым и ожидаемо вязким, Зонтик в горошек в нем по уши утонул. Резать пальцы ей приходилось удачно, но часто, Резать вены она не умела совсем.
У нее было два главных дела: Добывать еду и ходить в другой интернат. Когда ходила, сильно потела, Сильно хотела принести туда летом Красных-прекрасных гранат.
Спи, Фунтик, говорила ей добрая кошка, Ты сотрешь глаза об свои голубые мечты, Но не спала глухая Полина ночью, Любила послушать, что говорят кошки и их коты.
А в понедельник горя не оберешься, В блоках летят матрацы, как стаи серых гагар. Липкая штука жизнь, и ты за нее дерешься, Драка, надежней всего, когда не купить товар.
Улицы зеленеют, Полине теперь шестнадцать, Лосины умеет штопать и кое-чего еще. Давайте закроем уши, ей будут в них долго капать Лекарственные настойки, полезные для нее.
И пара домашних тапочек, проснется в домашних тапочках, И скажет, что мы – домашние, несите же нас в уют! Не помнит рисунков Поличка, Где мамочка ходит с папочкой И травка растет, в которую, как в горный ручей плюют.
А что этот лысый дядя, что зонтик принес когда-то, Делает в светлой комнате того, кто себя родней? Кричит уставший Фунтик на мужика и на брата,
Летят из кулька гранаты, Багровых глухих кровей.
ЛОЗА
Мой двор болеет тенью винограда, Собаки мертвой теплыми шагами, Что выносили в простыни руками, Легко, людскими, без людских цепей, Без двух кормежек в день, поешь, так надо.
Мой двор болеет лестницей наверх, Бесполым солнцем, сломанным закатом, Стихом, дипломом недоадвоката, И тысячей малиновых корней.
Ореха скорлупой его зеленой кожей И пальцами окрашенными в хаки, Узнаешь отпечатки, к черту знаки, Осенний подпирает двери урожай Из ветра ветка абрикосы, как из ножен.
А лето прокатилось богом через двор И только в сентябре затормозило, Рассыпалось, асфальта пласт умыло И под уклон меня и воды под уклон.
Галдишь десятым в стае воробьем, Клюешь крыжовник, связанные кисти И брызнет из губы, на листья брызнет Не кровь, а жизнь, горячая, как кровь. В безумный мир, дурак, не сплевывай ее.
Мой двор болеет сахарной лозой, Лоза ждет дозу ультрафиолета, И в этот год меня уколет лето Собачьей смертью тихой и простой.
ТИХИЙ ДУРАК
Я иду, дальние гарнизоны спят. Превращаюсь в точку прицела на горизонта линии. Мое тело московскими переулками Вынесли с головы до пят И не отпущенные стихи Увезли его.
Мне журнальные боги пели там песнь песней и велели вместиться в портфельчик узкий. Если ты – Саша Кабанов, пиши ясней И признавайся, что украинский, – Никак не русский.
Что у Волхвов уже были Поклоны и Пастернак, А у тебя икота золы поутру просеянной И на пустырь выводит меня дурак, Тихий дурак выходит Судьбу засеивать.
Тихо рожает доброго пастыря Вкривь и вкось Тихо перерезает прозрачную пуповину. Мне убивать этого мальчика без волос, Каждого мальчика, каждого, Словом в спину.
Будет глагол вне времени, Серый инфинитив, Жить у меня бесплатно и долго-долго, Резать невинных девочек, кто это запретил? Тихий такой дурак Сострогал им полку. . | |
Категория: Поэзия. Том II. | | |
Просмотров: 820 | Загрузок: 0 |
Всего комментариев: 0 | |