ВЛАДИСЛАВ   КИТИК

*  *  *

В Одессе дождь. Струится серебро.

Промокший город хохлится зонтами.

И как до сотворенья мира – сами

Конец с началом сводятся к зеро,

Дождь…

Ночь и день сливаются в тени,

И в сумерках зеркальных – равноправны.

Все, что казалось тайным, стало явным,

А явь  открылась тайному сродни.

Размытые огни в палитре плит,

И обещаний сладкие коврижки,

И местный импресьон - почти парижский

Не нарушают этот  колорит

Но как ни увлекайся, лучше все ж

Беречь свой дом от будущих морозов,

А больше - от зароков и прогнозов

Себя огородить.

В Одессе - дождь

Несет листву пузырчатый поток,

Дорожной пробки тянется колонна,

Под свет колючих фар и рев клаксонов,

Под накативший с моря холодок

Я, наконец, тебя забуду и

Привыкну обходиться без проблемы.

Слабеет дождь, на заданную тему

Меняя вариации свои

* * *

Улетают мои сентябри,

Золотистая  охра каштанов

Осыпается. Все без обмана, -

Как задуманы календари.

Как по жизни назначено.

Пусть,

Не прощаясь, под вкрадчивый шорох

Треволнений и мешкая в сборах,

Улетают. А я остаюсь.

На своем, на мирском берегу,

Погруженном в прохладу сырую,

К уходящему я не ревную,

И от памяти не берегу.

В чем виниться и чем мы должны

Быть горды под созвездием Девы?

Сентябри улетевшие, где вы?

Что вам видится со стороны?

Вот и этот свой птичий обряд

Совершает по прежним примерам,

Чистит клюв, принимает на веру

Безотказных времен постулат.

А сидящий в каштане божок

Ворожит, чтобы скрыть недостачу.

И подброшенный верх наудачу,

Кувыркаясь, блестит пятачок.

                *  *  *                     

Покой сентябрьских деревень,

В который трудно не влюбиться.

От клена лапчатая тень

Сама на музыку ложится

 И светел так и легкокрыл,

 Дух осени, что, став поодаль,

 Я одиночество забыл,

 И все долги как будто отдал,

 И мне осталось только сесть,

 Под куполообразной тучей,

 И слушать, как благую весть,

 С ветвей летящие созвучья.

Ловить последнее тепло

И вдруг обжечься: так сложилось,

Что время в тождество свело

И плотность лет и растяжимость

Теперь  соотносить верней 

Природный ход летосчисленья

Не с продолжительностью дней,

А с длительностью впечатленья,

Рожденного листвой резной,

Объявшим этот желтый хаос

Шуршаньем, или тишиной

Осенних музыкальных пауз.

  * * *

Зябко так, словно жить до получки

Остается: а кто виноват?

В хронологии праздничных дат

На кону иудейские Кучки.

Каждой пыльной стекляшкой - без спроса

Отразили весну витражи,

Расцвели во дворах абрикосы,

Режут серое небо стрижи,

Сходят с рельсов трамвайные трели.

Снова жизнь повышает в цене

Обращенье к ее параллелям, -

Но и отклик сильнее вдвойне!

С чувством ортодоксальности город

Встретил март. Демократия. Холод.

Млостно. Пасмурно. Авиарейсы

Отменили. Гриппует вокзал.

Доморощенным счастьем еврейским

Наполняются улиц глаза,

Слезно верят: печаль не про нас.

Примем радости тайное бремя.

Но свое (а не прочее) время

Только в свой начинается час.

Ждать его – как у моря с тоски

Ждать погоды?

Но вот оно – море:

Склянки бьет. В пробудившейся флоре.

Абрикосов летят лепестки.

И сочувственно напоминают,

Как весенние дни коротки

В зрелый возраст.

Ах, с кем не бывает?..

 *  *  *

Удивительный ученый

Жил когда-то в тихой Праге, -

Тайной неба увлеченный

Полуночник Тихо Браге.

Жгло зевак недоуменье,

Любопытных - и подавно:

Темноте он дарит бденье,

Днем захлопывает  ставни.

Кто он, следует ли моде?

Бритый или бородатый?

…Слыл бы умным, только вроде

Не в чинах и не богатый.

Знали в Праге невидимку

С колотушкой страж бессонный

Да сидящие в обнимку

В парках парочки влюбленных.

Но настраивая тихо

Телескоп на купол ночи,

Измеритель неба Тихо

Был его чернорабочим

Он подзорным окуляром,

Обладал, как третьим глазом…

Долголетний, но не старый,

Открывался мир не сразу

Чем Создателя растрогав,

Браге смог облечь страницы

В списки звездных каталогов,

В числа солнечной таблицы?

А биографам – отрада

Находить следы преданий

И осколки звездопадов

На порогах пражских зданий.

…Так же вечер клонит в дрему.

Вновь не спят на свете этом

Часовые, астрономы

И влюбленные поэты.

НОЙ

Угарный город плесенью дышал,

Жрал, бражничал, галдел и куролесил,

Драл втридорога с нищих, угрожал

Мошенникам, и пыжился от спеси.

Задворки крыл рябым пометом птиц,

Дразнил воров добром, набитым в склады,

Беспутствовал.

По бедрам танцовщиц

Стекали праздно масляные взгляды.

От хохота зайдясь, давясь вином,

Бездельники под ритмы тамбурина

Велели попрошайке бить гузном

По дну опорожненного кувшина.

Бараний жир не отерев со щек,

Спал прасол. В ожиданье каравана

Купцы бранились… Не было еще

Ни Библии с Талмудом, ни Корана.

Ни просто желобов для нечистот, -

Их с отвращеньем впитывали недра.

Как появился в этом сраме тот,

Кто вызвался рубить седые кедры,

Обтесывать, и ставить стапеля,

Смолой душистой наслаждаться, словно

Ему открылся образ корабля

В подогнанных и плотно сбитых бревнах?

И - создал! Превратил для всех времен

В живой укор плавучую обитель.

Но весь масштаб того, что сделал он

Узнал ли первый кораблестроитель?

У борта стоя, разве не грустил

По миру, что навек продулся в кости,

Что мог, но не хотел себя спасти

По глупости скорее, чем по злости.