Звонок был странный, неуверенный, замирающий, будто тихонько, боязливо плакал ребенок. Я открыла дверь.
-Филлис?! Заходите! Заходите! Что случилось?

Не потребовалось и минуты, чтобы осознать всю серьезность появления ее на пороге моего дома. Филлис никогда ранее не приходила ко мне.
Она была в домашнем халатике и тапочках. Это тоже выглядело невероятно. Ее глаза. . . Я не забыла ее глаза. Как у потерявшейся и безнадежно отчаявшейся собаки. Наверное, не очень корректно сравнение с собакой, но у человека не бывает таких глаз.
-Заходите! Пожалуйста!
Она пошатнулась и, если бы я не подхватила ее, упала бы.
-Садитесь. Лучше ложитесь на диван. Что будете пить? Чай? С молоком? С сахаром? Я несу.
Я отмела привычные уже изящные обороты, типа "не хотите ли”, "не желаете ли”, "как насчет”, и молниеносно вернулась к полузабытым "Ложитесь!”, "Пейте!”, "Вам холодно, я укрою Вас! ”, ”Вытяните ноги! ” Я выбрала интуитивно единственно верную линию поведения, тем более что Филлис молчала и только безропотно подчинялась моим командам. Наверное, так поступают врачи "Скорой помощи”, когда дорога каждая минута и некогда разводить церемонии.

Она выпила чай и бессильно запрокинула голову на подушку. Я села рядом. Она заговорила, не открывая глаз. То, что произошло, было совсем не страшно и не опасно. Просто она вышла за дверь полить цветы, а дверь захлопнулась. А ключ. . . Ключ остался с другой стороны двери. А Филлис осталась с этой. А запасной ключ у Джеффа, а Джефф как раз незадолго до того ушел в библиотеку. А она очутилась на улице, раздетая.
-Ну и что? Разве это трагедия? Сразу бы зашли ко мне и пересидели пару часов. Милости прошу, всегда Вам рада.

Почему она сразу не позвонила? Сколько времени пришлось ей просидеть на цементном крыльце, пока она не поборола себя и не сделала эти несколько - всего несколько - шагов в нужном направлении?
Сколько раз соседи заходили ко мне в подобных случаях вот так, без звонка, как говорится, да и я тоже, бывало. . . Но то бывало в Одессе. А здесь не бывало. Никогда. Первый раз.
Филлис 93 года. На этом континенте часто встречаются люди и постарше. В соседнем юните живет-поживает Идис, которой в июле этого года стукнет сто. Жизнерадостная старушка с ухоженной головкой и блекло-голубыми глазами, она с энтузиазмом ждет тот заветный день, когда ей придет поздравительная телеграмма от самой королевы. Да и Джефф, так некстати завеявшийся в библиотеку, тоже подбирается к концу восьмого десятка.

Джефф живет один. К нему никто не приходит.
Идис живет одна. К ней никто не приходит, кроме пожилой пары волонтеров, которая регулярно, каждое утро, в 11. 30, доставляет ей завтрак (или ланч, или обед, а, может, все вместе).
Филлис живет одна. У нее есть сын. Он заходит очень редко. Я, по крайней мере, видела его пару раз. Зайдет и минут через десять уходит.

Джефф-ровесник Первой мировой и ветеран Второй. Когда встречает меня во дворе, сразу начинает пересказывать очередную книгу о войне, которую недавно прочел, и пересказывает подробнейшим образом и бесконечно. Память у него невероятная, уникальная. Он помнит все даты, имена, факты. Галлиполи, Константинополь, нацисты, японцы, опять Галлиполи. . . Очевидно, желая сделать мне приятное, не упускает случая упомянуть о России. Часто, завидев его тощую длинную фигуру и крикнув "Хай, Джефф! ”, я стараюсь поскорее завернуть за угол, так как знаю, что иначе буду захвачена, как муха паутиной, его нескончаемой историей о войне, тем более, что и двадцатый век, и наступивший двадцать первый не дают нам хоть на миг позабыть о ней. Или о них. Думаю, что он постоянно страдает от горького одиночества, от отсутствия не собеседников, нет! -от отсутствия слушателей. Он жаждет высказаться. Кто бы его выслушал. . .

Идис-футбольная фанатка. Вечера проводит у телевизора. А два раза в неделю, во вторник и в четверг, за ней заезжает специальный автобус и везет в клуб играть в бинго.
Филлис вяжет всякие милые вещички для благотворительных распродаж и по воскресеньям ходит в церковь.

Джефф показал мне не так давно толстую книгу со множеством старинных и нестаринных фотографий. Эта книга-фамильное древо, настоящий баобаб. В ней все его предки, о которых он сумел добыть какие-то сведения. Возможно, ему это было не очень сложно: в Австралии с архивами все в порядке.
В ней все его современники, кузены и кузины, друзья, однополчане. Где они? Я не стала спрашивать. На стенах фотографии: Джефф, молодой и красивый, в военной форме. Теперь такую не носят.

Стены дома Филлис-картинная галерея. Свадьбы, свадьбы. Все юные, все улыбаются. Улыбки белозубые. Есть ли они еще? Нет ли их уже? Я не спрашиваю. Я стала деликатной, тем более что мои соседи в таком возрасте. . .
У Идис на стенах австралийские пейзажи, фотографий нет.
. . . Джефф появился через два часа. Открыл дверь запасным ключом. Филлис вернулась домой. Я долго думала о том, что случилось в тот странный день.
На следующее утро внучка пробежалась по моим соседям с ручкой и листком бумаги и очень скоро возвратилась.

-Значит, так: Филлис два литра молока в пакете и красные яблоки. Идис-хлеб, белый, который мы не любим. Джеффу сегодня ничего не надо. Вот деньги. Пошли.
И мы пошли. Пробный шар был заброшен удачно. Я стала приручать их? Зачем? Ведь они ни о чем меня не просят. Меня не отпускала эта мысль: почему они ни разу ни о чем не попросили? Мы же в хороших добрососедских отношениях, всегда улыбаемся друг другу. Я оставила им свой телефон на всякий случай. Freedom and Independence. Оба слова с большой буквы. Альфа и омега. Жизненный стержень. Держатся до последнего.

А ведь не было у них ни хлеба, ни молока. Странные они.
А может быть, я странная, я, родившаяся и выросшая в коммуналке с пятью лампочками в туалете и пятью электросчетчиками в коридоре?”Мой дом-моя крепость”, ”твой дом-твоя крепость”-это были слова из "их” мира, не из нашего. В коммуналке нет секретов, даже своего угла не бывает. Все-и друзья, и враги- принуждены жить рядом, вместе. Там все не только усложняется, но и облегчается, скорее, упрощается.

Я вообще-то не любопытна и никогда не подглядываю и не подслушиваю. Но тревожные шаги во дворе за окном, метушня, тарахтенье колес заставили меня выглянуть. Джефф лежал на носилках;его уже вывезли. Он был обнажен до пояса, пол-лица закрывала кислородная маска. Я подбежала. Наверное, таким представляется Дон Кихот: худым, изможденным, с судорожно сцепленными на груди руками и трагическими глазами, мучительно пытающимися осмыслить беду, свалившуюся на их хозяина.
-Джефф, все будет хорошо! Возвращайтесь скорее!
Он никак не реагировал. Застыл. День был ветреный, холодный. Простыня сползала. Ребята торопились. ”Heart attack”, -бросил на ходу один медбрат. Что это? Сердечный приступ или инфаркт?
Носилки тронулись. Я почти бежала рядом. Почему бежала? Мне было страшно. Я могла его больше не увидеть. Никогда не увидеть.

Мне было жалко, безумно жалко Дон Кихота. Возвращайтесь скорее, Джефф. Слезинка сползла по его щеке на подушку. Возвращайтесь скорее. . .
Джефф вернулся через два месяца. Нет, через два с половиной. Он вышел первый раз во двор и, захлебнувшись свежим воздухом, остановился, переводя дыхание и утверждаясь в новом для себя качестве инвалида. Он еще больше похудел, усох, сгорбился, опирался на палку. Но я отметила сразу и с чувством глубокого удовлетворения широкополую ковбойскую шляпу на его голове - раньше он ее не носил, галстук и клетчатые пижонские брюки. Какой молодец! Назло всему, наперекор годам и обрушившимся болезням! Мы еще живы! Мы еще поборемся!

А Филлис прощалась со своим домом, в котором прожила более тридцати лет. На семейном совете-сын и невестка(daughter-in-law, ненавижу это слово)с правом решающего голоса-были расставлены все запятые, точки и прочие знаки препинания. Она прощалась со своим домом и уходила в последний приют-нет, не в Nursing home - в достаточно дорогой и приличный Hostel. Она не уходила, ее уводили, увозили, а она, худенькая, маленькая, покорившаяся неизбежному, сжимая дрожащие губы, прощалась.

-Все будет хорошо, Филлис. Звоните мне, пишите мне. Можно, я буду поливать Ваши цветы?. .
Она кивала головой, но не произносила ни слова, боялась разрыдаться. Сын маячил за ее спиной, деликатно не подгонял, но видно было, что в тот момент мечтал лишь о том, чтобы церемония прощания завершилась как можно скорее. Возможно, он опаздывал на работу. . . Возможно.
Они уехали. Ветер носил по двору сухие листья. Здесь так много сухих листьев, независимо от сезона. Откуда столько?. . .

. . . Новые соседи, молодые и энергичные, с корнями корчевали кусты герани. Из открытого окна рвался сладкий голос Андреа Бочелли. Дизайнеры, тоже молодые и тоже энергичные, мигом соорудили модный экстерьер. Правда, через месяц модные цветы засохли. Наверное, их нужно было поливать, но у новых соседей нехватало времени. У Филлис хватало.

Прошло полгода. Неужели уже полгода? Идис подняла ко мне свое кукольное личико состарившейся Мальвины, девочки с голубыми волосами, и сказала с блаженной наивной улыбкой:
-Филлис звонила. Ей плохо там. Она не хочет жить. Не пойму, почему.
Джефф тут же материализовался, как джинн из бутылки.
-Я тоже не понимаю. Чего ей нехватает? Отдельная комната, все удобства, возят, куда она хочет. Я не понимаю.
Милые мои, старые деревья не пересаживают. Это касается не только Филлис. Так я подумала, но ничего не сказала.

И прошел еще месяц. И был еще один звонок, резкий и нервный. В дверях стоял Джефф.
-Филлис умерла. Вчера. Она сломала ногу несколько дней назад. Бедро. Но она умерла не от этого. Она не хотела жить. Ее внук. . .
Я не совсем поняла, что он сказал о внуке. Уяснила лишь, что, оказывается, у Филлис был внук. Я никогда его не видела.
Филлис умерла восьмого марта.

И прошла еще неделя. Идис взяла у меня из рук почту, сказала, что я "гуд герл”, и пригласила зайти. Она и раньше приглашала-все же мои попытки сблизиться принесли определенные результаты- но в этот раз ее приглашение было необычно настойчивым.
-Мой день рождения 24 июля. Я получу телеграмму от королевы! Вы придете на мой вечер?
-Я очень тронута. Это так неожиданно. Если Вы пригласите меня.
-Вы уже приглашены. Вы так много сделали для Филлис и для меня. И Ваша внучка приглашена тоже. Вы настоящие друзья. Вы не представляете, как я тоскую по Филлис. Мы столько лет проработали вместе, в кафе. Мы были хорошими подругами. А сколько лет прожили рядом. . . Я ведь в Австралии уже 64 года. Я родилась в Северной Англии. . . А знаете, я видела комету Галлея.
-Не может быть, -вскричала я, но тут же подсчитала. Получалось, что вполне могло быть.
-Я помню, как я выбежала на улицу с отцом. Он разбудил меня. Столько было народу! Из-за того что месяц светил необычно ярко, хвост кометы был как в тумане. Восьмого мая девятьсот десятого года. . . Мне восемь лет. Будто сегодня. . .

И прошел еще один день.
Я услыхала за окном скороговорку Идис: она бодро шагала, опираясь на руку водителя, к автобусу. На часах было 10. 30. Время играть в бинго.
Джефф катил мусорную урну.
Желтые листья кружились над городом. . .

Р. S. Идис умерла во вторник, 24 июля, в 6 часов утра, не дожив одного дня до своего столетия. Джефф поднял на меня слезящиеся глаза:”Следующий я. . . ” В 9 часов два здоровенных невозмутимых мужика под предводительством невесть откуда взявшейся племянницы покидали с грохотом меблишку в кузов грузовика, туда же полетели и мешки с вещами, и уехали. Все. Поздравление от королевы пришло на следующий день.


P.S. Этот рассказ завоевал третье место на литературном конкурсе 2002 года для русскоязычного населения Австралии и опубликован в антологии "Под небом Австралии”.

P.P.S. Об авторе:

Улицкая Ирма Львовна, прозаик, журналист.

Родилась в Одессе. где долгое время работала на педагогическом поприще.

Многолетняя сотрудница газеты "Правда".

Автор повести "Повесть без названия и конца"

Автор многочисленных рассказов и очерков.

С 1995 года живёт в Австралии.