…не пишу о самом фестивале, а ведь мы собрались здесь именно благодаря ему -  первому международному фестивалю «Славянские традиции».
Но о расселении, регистрации, записях и прочих делах мирских писать не интересно.
Из окна моего номера видно море.

В маленьком бассейне у входа живёт семейка черепашек. Когда серый камень, выступающий из воды, нагревается солнышком, они  выползают на него погреться. А ещё они любят подслушивать. Высовывают голову из воды и смотрят, и кажется - всё-всё понимают…
Я это увидела, когда мы вели милую светскую беседу о черепаховом супчике.
Плющ цепляется к стене коттеджа присосками – (это Женечка обнаружила), и мы тщетно пытаемся оторвать хищную ветку.
Но несколько слов о фестивале.
Открыл  его Юрий Поляков. Который  «Сто дней до приказа», и «ЧП районного масштаба». Да-да...

В жюри – Евгений Рейн. Поэт, прозаик, член Союза Писателей Москвы и ПЕН-клуба, профессор Литературного института им. А.М. Горького.
О таких как он, говорят: лицо эпохи.

Это неверно, - Евгений Рейн и есть  эпоха.
Был дружен ( подчеркиваю – не просто знаком, а дружен) с Ахматовой. Входил вместе с Иосифом Бродским, Дмитрием Бобышевым, Анатолием Найманом в круг «ахматовских сирот».
лауреат Государственной премии России ( 1997). Это я для тех, кто не знает. А вдруг есть и такие)
Записываюсь на мастер-класс к нему, а внутри какое-то смятение. Неужели придётся вечер посвятить дидактике: как писать, как не писать, и вообще – не писать …всё уже  давным-давно написано. Не хочется расставаться с образом, навеянным его творчеством.

Но, всё-таки, иду. Он уже здесь, и здесь же Серёжа Главацкий, Женечка Красноярова, Люда Некрасовская.  Слушателей достаточно много. За неплотно прикрытыми дверьми рядом -  мастер класс Юрия Полякова, а чуть дальше – Владимира Кострова. Предполагается, что на следующий вечер мы перекочуем к кому-то из них, а наши места займут их сегодняшние слушатели.
Евгений Борисович рассказывает о своей юности, о знакомстве с Ахматовой, с Бродским, отвечает на вопросы ( даже на самые «штампованные» из разряда : «каковы Ваши творческие планы»).
Он говорит, и время летит незаметно.  Стихи у него тоже вот такие, как он сам: без вычурности, без излишеств, мудрые и глубинные, и когда читаешь их, - за временем не уследить.
Слышать и слушать поэта такой величины и есть мастер-класс, и никакими дидактическими пособиями по стихосложению не заменить его.
Голос Рейна глуховатый, временами срывающийся на хрип, я уже никогда не забуду, как не забуду и то, как он читал свои стихи.
    На следующий день, во время поездки в Старый Крым, мы продолжим разговор. О чём?....

Да обо всём, если хотите. И ни малейшего намёка на самолюбование и выпячивание себя любимого, и ни тени высокомерия. Прост в общении, открыт.
По сути, все свободные минутки на фестивале и были вот такими своеобразными мастер-классами.
А ниже несколько стихотворений Евгения Рейна – на мой вкус, я их знаю и люблю давно, а теперь, когда услышала их в авторском прочтении, полюбила ещё больше.
А продолжение всё ещё следует…..

КРЕСТОВСКИЙ

Что мне стоит припомнить Крестовский проспект,
где балтийские волны гудят нараспев
в ноябре, в наводненье, когда острова
заливают запоем залив и Нева?
Что мне стоит припомнить окно над водой,
занавешенное ветровой темнотой?
Что мне стоит припомнить, красотка, тебя -
как глядишь ты спросонья, висок теребя,
прибираючи прядь рыжеватых волос?
Я хотел бы узнать, как все это звалось?
То ли давним, забытым, отпетым годком,
то ль твоим знаменитым цветастым платком?
То ль вином "Цинандали", что цедили тогда,
то ль трубою Армстронга, что ценили тогда?
То ли новым проспектом пятилетки стальной,
то ли первой разведкой и последней войной?
То ль Татьяной, то ль Анной, Октябриной чудной,
Виолеттой нарядной и Надеждой родной?
Что мне стоит припомнить?
А вот не могу.
Там, где остров приподнят на крутом берегу,
за пустым стадионом рыданья копя,
я стою мастодонтом, забывшим себя.

В НОВУЮ АНГЛИЮ
И.Б.
На первом этаже выходят окна в сад,
Который низкоросл и странно волосат
От паутины и нестриженных ветвей.
Напротив особняк, в особняке детсад,
Привозят в семь утра измученных детей.
Пойми меня хоть ты, мой лучший адресат!
Так много лет прошло, что наша связь скорей
Психоанализ, чем почтовый разговор.
Привозят в семь утра измученных детей,
А в девять двадцать пять я выхожу во двор.
Я точен, как радар, я верю в ритуал -
Порядок - это жизнь, он времени сродни.
По этому всему пространство есть провал,
И ты меня с лучом сверхсветовым сравни!
А я тебя сравню с приветом и письмом,
И с трескотней в ночном эфире и звонком,
С конвертом, что пригрет за пазухой тайком
И склеен второпях слезой и языком.
Зачем спешил почтарь? Уже ни ты, ни я
Не сможем доказать вины и правоты,
Не сможем отменить обиды и нытья,
И все-таки любви, которой я и ты
Грозили столько раз за письменным столом.
Мой лучший адресат, напитки и плоды
Напоминают нам, что мы еще живем.
Семья не только кровь, земля не только шлак
И слово не совсем опустошенный звук!
Когда-нибудь нас всех накроет общий флаг,
Когда-нибудь нас всех припомнит общий друг!
Пока ты, как Улисс, глядишь из-за кулис
На сцену, где молчит худой троянский мир,
И вовсе не Гомер, а пылкий стрекулист
Напишет о тебе, поскольку нем Кумир.

ИЗ СТАРОГО СОННИКА
Я еще приеду в этот тесный город,
где от Колизея до Адмиралтейства два всего шага;
где зимой и летом над Святой Софией и в Замоскворечье
теплая пурга.
Где с пропиской вечной вас встречают чаем
и дают горбушку пирога.
Там-то на бульваре, около читальни,
сяду на скамейку, стану ждать тебя.
И закат на город наведет прожектор,
окна и витрины ослепя.
И тогда в песочнице за кустом жасмина
запоет дитя.
В розовом и винном и вишневом свете,
променад свершая, всяк помедлит чуть.
И тогда, прислушиваясь к детскому напеву,
я пойму, что все уже тут как тут.
Только ты, конечно, опоздаешь -
это верная примета - на пятнадцать
или двадцать пять минут.
Вот и отключается лампа дуговая,
сходит свет последний на моем лице.
Около фонтана ждет тебя другая
темная фигурка в старом пальтеце.
Если тебя нету и на этом свете -
значит, все напрасно. И напрасно плачет
за кустом жасмина мальчик об отце.