Белая нимфа — под вербой печальной

Смотрит в заросший кувшинками пруд.

Слышишь? Повеяло музыкой дальной —

        Это фиалки цветут.

Вечер подходит. Еще ароматней

Будет дышать молодая трава.

Веришь?.. Но трепет молчанья понятней,

        Там, где бессильны слова.

 1899

                  ***

Душе очарованной снятся лазурные дали...

Нет сил отогнать неотступную грусти истому...

И рвется душа, трепеща от любви и печали,

В далекие страны, незримые оку земному.

Но время настанет, и, сбросив оковы бессилья,

Воспрянет душа, не нашедшая в жизни ответа,

Широко расправит могучие белые крылья

И узрит чудесное в море блаженства и света!

                     ***

Дневной кошмар неистощимой скуки,

Что каждый день съедает жизнь мою,

Что давит ум и утомляет руки,

Что я напрасно жгу и раздаю;

О, вы, картонки, перья, нитки, папки,

Обрезки кружев, ленты, лоскутки,

Крючки, флаконы, пряжки, бусы, тряпки —

Дневной кошмар унынья и тоски!

Откуда вы? К чему вы? Для чего вы?

Придет ли тот неведомый герой,

Кто не посмотрит, стары вы иль новы,

А выбросит весь этот хлам долой!

                  ***

Когда в тебе клеймят и женщину, и мать —

За миг, один лишь миг, украденный у счастья,

Безмолвствуя, храни покой бесстрастья, —

            Умей молчать!

И если радостей короткой будет нить

И твой кумир тебя осудит скоро

На гнет тоски, и горя, и позора, —

            Умей любить!

И если на тебе избрания печать,

Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,

Неси свой крест с величием богини, —

            Умей страдать!

             Плач Агари

               (Моему сыну Измаилу)

Тяжко дышится в пустыне,

Рдеет солнце — гневный царь.

Плачет, плачет мать о сыне,

Стонет смуглая Агарь:

«Угасают все надежды,

Ангел жизни отступил.

Ты лежишь, закрывши вежды,

Бедный сын мой Измаил!

На чело от муки жгучей

Пали смертные цвета.

Кудри сбились темной тучей,

Запеклись твои уста.

Не пролил на нас Предвечный

От щедроты Своея.

Здесь, в пустыне бесконечной,

Мы погибнем — ты и я!».

Но услышал вопль о сыне

Тот, Кто славен и могуч.

И, журча, забил в пустыне

Чистых вод гремящий ключ.

        _____

Та же скорбь мечтой унылой

Душу мучает мою.

Ты возжаждешь, сын мой милый,—

Чем тебя я напою?

Труден путь к святой отчизне,

Где найду небесных сил?

Мы одни в пустыне жизни,

Бедный сын мой Измаил!

Низойдет ли дух могучий

С лучезарною главой —

Да обрящешь в полдень жгучий

Светлый ключ воды живой? 

1902-1903

        Спящий лебедь

Земная жизнь моя — звенящий,

Невнятный шорох камыша,

Им убаюкан лебедь спящий,

Моя тревожная душа.

Вдали мелькают торопливо

В исканьях жадных корабли,

Спокойно в заросли залива,

Где дышит грусть, как гнет земли.

Но звук, из трепета рожденный,

Скользнет в шуршанье камыша,

И дрогнет лебедь пробужденный,

Моя бессмертная душа,

И понесется в мир свободы,

Где вторят волнам вздохи бурь,

Где в переменчивые воды

Глядится вечная лазурь.

1896

             Пилигримы 

Знойным солнцем палимы,

        Вдаль идут пилигримы

Поклониться гробнице священной.

        От одежд запыленныx,

        От очей просветленныx

Веет радостью цели блаженной.

        Тяжела иx дорога — 

        И отставшиx так много,

Утомленныx от зноя и пыли,

        Что легли на дороге,

        Что забыли о Боге,

О крылатыx виденьяx забыли.

        Им в сияющей дали

        Голоса отзвучали,

Отжурчали поющие реки.

        Им — без времени павшим,

        Им — до срока уставшим,

Не простится вовеки. Вовеки! 

1904-1905

     Revertitur in terram suam,

        unde erat, et spiritus redit ad 

        Deum, qui dedit illum. *

        «Земля еси — и в землю отыдеши.»

Знала я, что мир жесток и тесен,

Знала я, что жизнь скучна и зла.

И, плетя венки из майских песен,

Выше туч свой замок вознесла.

Здесь дышу без горечи и гнева,

Оградясь от зависти и лжи,

Я — одна, зато я — королева

И мечты мне служат — как пажи.

Сонмы снов моей покорны власти,

Лишь один, непокоренный мной,

О каком-то необъятном счастье

Мне лепечет каждою весной.

В этом сне — о, радость, о, забвенье! —

Юный смех невозвратимых лет,

Тайных струн сверкающее пенье,

Взмахи крылий, царственный рассвет!..

О, мой сон, мой лучший, мой единый,

С темной жизнью сжиться научи!

Чтоб не слышать шорох лебединый,

Чтоб забыть могучие лучи!

Все, что бренно, — гаснет быстротечно.

Догорит земное бытие.

Лишь в тебя я верю вечно, вечно,

Как душа в бессмертие свое!

Но в ответ я тихий шепот внемлю,

Шепот листьев, падающих ниц.

«Ты — земля и возвратишься в землю».

О, заря!.. О, крылья белых птиц! 

1902-1903

* Возвращается в землю, откуда был <взят>,

а дух отходит к Богу, давшему его. (лат.)

            ***

Я хочу умереть молодой,

Не любя, не грустя ни о ком,

Золотой закатиться звездой,

Облететь неувядшим цветком.

Я хочу, чтоб на камне моем

Истомленные долгой враждой

Находили блаженство вдвоем,

Я хочу умереть молодой!

Схороните меня в стороне

От докучных и шумных дорог,

Там, где верба склонилась к волне,

Где желтеет некошенный дрок.

Чтобы сонные маки цвели,

Чтобы ветер дышал надо мной

Ароматами дальней земли.

Я хочу умереть молодой!

Не смотрю я на пройденный путь,

На безумье растраченных лет,

Я могу беззаботно уснуть,

Если гимн мой последний допет.

Пусть не меркнет огонь до конца

И останется память о той,

Что для жизни будила сердца.

Я хочу умереть молодой! 

1898

                 ***

Тишина. Безмолвен вечер длинный,

Но живит камин своим теплом.

За стеною вальс поет старинный,

Тихий вальс, грустящий о былом.

Предо мной на камнях раскаленных

Саламандр кружится легкий рой.

Дышит жизнь в движеньях исступленных,

Скрыта смерть их бешеной игрой.

Все они в одеждах ярко-красных

И копьем качают золотым.

Слышен хор их шепотов неясных,

Внятна песнь, беззвучная, как дым:

"Мы - саламандры, блеск огня,

Мы - дети призрачного дня.

Огонь - бессмертный наш родник,

Мы светим век, живем лишь миг.

Во тьме горит наш блеск живой,

Мы вьемся в пляске круговой,

Мы греем ночь, мы сеем свет,

Мы сеем свет, где солнца нет.

Красив и страшен наш приют,

Где травы алые цветут,

Где вихрь горячий тонко свит,

Где пламя синее висит.

Где вдруг нежданный метеор

Взметнет сверкающий узор

И желтых искр пурпурный ход

Завьет в бесшумный хоровод.

Мы - саламандры, блеск огня,

Мы - дети призрачного дня.

Смеясь, кружась, наш легкий хор

Ведет неслышный разговор.

Мы в черных угольях дрожим,

Тепло и жизнь оставим им.

Мы - отблеск реющих комет,

Где мы - там свет, там ночи нет.

Мы на мгновенье созданы,

Чтоб вызвать гаснущие сны,

Чтоб камни мертвые согреть,

Плясать, сверкать - и умереть".

Между 1898 и 1900

               ***

Земная жизнь моя - звенящий,

Невнятный шорох камыша.

Им убаюкан лебедь спящий,

Моя тревожная душа.

Вдали мелькают торопливо

В исканьях жадных корабли.

Спокойной в заросли залива,

Где дышит грусть, как гнет земли.

Но звук, из трепета рожденный,

Скользнет в шуршанье камыша -

И дрогнет лебедь пробужденный,

Моя бессмертная душа.

И понесется в мир свободы,

Где вторят волнам вздохи бурь,

Где в переменчивые воды

Глядится вечная лазурь.

1897

Мария Александровна Лохвицкая (в замужестве Жибер), подписывавшая стихи «Мирра Лохвицкая», ещё при жизни получила имя «Русской Сафо. В её ранних стихах любовь - светлое чувство, приносящее семейное счастье и радость материнства; впоследствии жизнь лирической героини осложняется вторжением греховной страсти, вносящей в её душу разлад. Широкий диапазон этих переживаний помогал стихам, варьирующим одну и ту же тему, не выглядеть однообразными, любовная лирика как бы обретала сюжетность. Все сборники Лохвицкой имели заглавие «Стихотворения» и различались только датировками; возникал своего рода роман в стихах.  Известность Лохвицкой получила несколько скандальный оттенок после её увлечения Бальмонтом («Лионелем»): публичный обмен посланиями в стихах и взаимные посвящения соответствовали присущему Лохвицкой ореолу «вакханки». Однако Бунин, хорошо её знавший и высоко ценивший, отмечал несовпадение этой репутации с реальным человеческим обликом поэтессы: «... мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива...» Чувственная и жизнелюбивая по поверхности лирика Лохвицкой, воспевающая греховную страсть, таила душевную чистоту и простодушие, глубокую религиозность; склонность к мистицизму явственно сказалась в поздних стихах с их предчувствием близкой смерти. Одним из главных достоинств Лохвицкой всегда был лёгкий и мелодичный стих (уже первый её сборник 1896 г. был отмечен Пушкинской премией Академии наук). Но последующим поэтическим поколениям её лирика часто казалась лишённой глубокой мысли и традиционной по форме. На поэзию модернизма Лохвицкая заметного влияния не оказала. Едва ли не единственным и фанатическим поклонником её стал Игорь Северянин, создавший своеобразный культ поэтессы; благодаря ему имя Лохвицкой попало в декларации эгофутуристов как их предшественницы.

Умерла от туберкулёза в 36 лет, оставив пятерых детей.