Дмитрий Мережковский

   Перечитывая его стихотворения, заново осознаёшь всё то, что и тебе давным-давно знакомо, осознаёшь как-то иначе, по-новому: ещё острее, ещё трагичнее.

О том, что человек не может жить вне социума, давно уже написано множество различных трудов, научных и паранаучных, и псевдонаучных.

О том, что человек одинок, тоже написано немало.

Вот ведь в чём парадокс: даже самый успешный, окружённый друзьями, родными, близкими – всё равно остаётся один на один с собственными страхами, с вопросами, на которые никто не может ответить.

Разве что, задающий их …

Стихотворения Дмитрия Мережковского полны этих вопросов и ответов, полны страхов…

И способ справиться со всем этим только один: « Не бояться ни смерти – ни жизни…»

              нирвана

И вновь, как в первый день созданья,

Лазурь небесная тиха,

Как будто в мире нет страданья,

Как будто в сердце нет греха.

Не надо мне любви и славы:

В молчаньи утренних полей

Дышу, как дышат эти травы...

Ни прошлых, ни грядущих дней

Я не хочу пытать и числить.

Я только чувствую опять,

Какое счастие - не мыслить,

Какая нега - не желать!

      Дети ночи

Устремляя наши очи

На бледнеющий восток,

Дети скорби, дети ночи,

Ждем, придет ли наш пророк.

Мы неведомое чуем,

И, с надеждою в сердцах,

Умирая, мы тоскуем

О несозданных мирах.

Дерзновенны наши речи,

Но на смерть осуждены

Слишком ранние предтечи

Слишком медленной весны.

Погребенных воскресенье

И среди глубокой тьмы

Петуха ночное пенье,

Холод утра - это мы.

Мы - над бездною ступени,

Дети мрака, солнце ждем:

Свет увидим - и, как тени,

Мы в лучах его умрем.

          одиночество

Поверь мне:- люди не поймут

   Твоей души до дна!..

Как полон влагою сосуд,-

   Она тоской полна.



Когда ты с другом плачешь,- знай:

   Сумеешь, может быть,

Лишь две-три капли через край

   Той чаши перелить.



Но вечно дремлет в тишине

   Вдали от всех друзей,-

Что там, на дне, на самом дне

   Больной души твоей.



Чужое сердце - мир чужой,

   И нет к нему пути!

В него и любящей душой

   Не можем мы войти.



И что-то есть, что глубоко

   Горит в твоих глазах,

И от меня - так далеко,

   Как звезды в небесах...



В своей тюрьме,- в себе самом,

   Ты, бедный человек,

В любви, и в дружбе, и во всем

   Один, один навек!..

           признание

Не утешай, оставь мою печаль

Нетронутой, великой и безгласной.

Обоим нам порой свободы жаль,

Но цепь любви порвать хотим напрасно.



Я чувствую, что так любить нельзя,

Как я люблю, что так любить безумно,

И страшно мне, как будто смерть, грозя,

Над нами веет близко и бесшумно...



Но я еще сильней тебя люблю,

И бесконечно я тебя жалею,-

До ужаса сливаю жизнь мою,

Сливаю душу я с душой твоею.



И без тебя я не умею жить.

Мы отдали друг другу слишком много,

И я прошу, как милости, у Бога,

Чтоб научил Он сердце не любить.



Но как порой любовь ни проклинаю -

И жизнь, и смерть с тобой я разделю,

Не знаешь ты, как я тебя люблю,

Быть может, я и сам еще не знаю.



Но слов не надо: сердце так полно,

Что можем только тихими слезами

Мы выплакать, что людям не дано

Ни рассказать, ни облегчить словами.

                * * *

Что ты можешь? В безумной борьбе

Человек не достигнет свободы:

Покорись же, о, дух мой, судьбе

И неведомым силам природы!



Если надо,- смирись и живи!

Об одном только помни, страдая:

Ненадолго - страданья твои,

Ненадолго - и радость земная.



Если надо,- покорно вернись,

Умирая, к небесной отчизне,

И у смерти, у жизни учись -

Не бояться ни смерти, ни жизни!

   Две песни шута

       I

Если б капля водяная

   Думала, как ты,

В час урочный упадая

   С неба на цветы,

И она бы говорила:

"Не бессмысленная сила

   Управляет мной.

По моей свободной воле

Я на жаждущее поле

   Упаду росой!"

Но ничто во всей природе

Не мечтает о свободе,

   И судьбе слепой

Все покорно - влага, пламень,

Птицы, звери, мертвый камень;

   Только весь свой век

О неведомом тоскует

И на рабство негодует

   Гордый человек.

Но, увы! лишь те блаженны,

   Сердцем чисты те,

Кто беспечны и смиренны

   В детской простоте.

Нас, глупцов, природа любит,

И ласкает, и голубит,

   Мы без дум живем,

Без борьбы, послушны року,

Вниз по вечному потоку,

   Как цветы, плывем.

        II

То не в поле головки сбивает дитя

   С одуванчиков белых, играя:

То короны и митры сметает, шутя,

   Всемогущая Смерть, пролетая.

Смерть приходит к шуту: "Собирайся, Дурак,

   Я возьму и тебя в мою ношу,

И к венцам и тиарам твой пестрый колпак

   В мою общую сумку я брошу".

Но, как векша, горбун ей на плечи вскочил

   И колотит он Смерть погремушкой,-

По костлявому черепу бьет, что есть сил,

   И смеется над бедной старушкой.

Стонет жалобно Смерть: "Ой, голубчик, постой!"

   Но герой наш уняться не хочет;

Как солдат в барабан, бьет он в череп пустой,

   И кричит, и безумно хохочет:

"Не хочу умирать, не боюсь я тебя!

Жизнь, и солнце, и смех всей душою любя,

   Буду жить-поживать, припевая:

Гром побед отзвучит, красота отцветет,

Но Дурак никогда и нигде не умрет,-

   Но бессмертна лишь глупость людская!"

                       * * *

Так жизнь ничтожеством страшна,

И даже не борьбой, не мукой,

А только бесконечной скукой

И тихим ужасом полна,

Что кажется - я не живу,

И сердце перестало биться,

И это только наяву

Мне все одно и то же снится.

И если там, где буду я,

Господь меня, как здесь, накажет,-

То будет смерть, как жизнь моя,

И смерть мне нового не скажет.

         Двойная бездна

Не плачь о неземной отчизне,
И помни,- более того,
Что есть в твоей мгновенной жизни,
Не будет в смерти ничего.

И жизнь, как смерть необычайна...
Есть в мире здешнем - мир иной.
Есть ужас тот же, та же тайна -
И в свете дня, как в тьме ночной.

И смерть и жизнь - родные бездны;
Они подобны и равны,
Друг другу чужды и любезны,
Одна в другой отражены.

Одна другую углубляет,
Как зеркало, а человек
Их съединяет, разделяет
Своею волею навек.

И зло, и благо,- тайна гроба.
И тайна жизни - два пути -
Ведут к единой цели оба.
И все равно, куда идти.

Будь мудр,- иного нет исхода.
Кто цепь последнюю расторг,
Тот знает, что в цепях свобода
И что в мучении - восторг.

Ты сам - свой Бог, ты сам свой ближний.
О, будь же собственным Творцом,
Будь бездной верхней, бездной нижней,
Своим началом и концом.

                Вечер

               Посвящ. С. Я. Надсону

Горят и блещут с вышины
Зарей рассыпанные розы
На бледной зелени березы,
На темном бархате сосны.
По красной глине с тощим мохом
Бреду я скользкою тропой;
Струится вечер надо мной
Благоуханным, теплым вздохом.
Поникнув, дремлют тростники;
Сверкает пенистой пучиной,
Разбито вдребезги плотиной
Стекло прозрачное реки.
Колосья зреющего хлеба
Глядят с обрыва на меня;
Там колья ветхого плетня
Чернеют на лазури неба...
Уж пламень меркнувшего дня
Бледней, торжественней и тише...
Он подымается все выше...
. . . . . . . . . . . . . . . .
Погибший день, ты был ничтожен
И пуст, и мелочно-тревожен;
За что ж на тихий твой конец
Самой природою возложен
Такой блистательный венец?

                * * *

И снилось мне: заря туманная,
В полях густеющая мгла,
И сосен кровь благоуханная —
Светлотекущая смола.

И кто-то мне родимым голосом
Всё то же на ухо твердит,—
Так в сентябре несжатым колосом
Пустая нива шелестит.

Но тайна слов тех не разгадана...
Гори, последний свет, гори,
И смолью сосен, дымом ладана
Курись, кадильница зари!

                * * *

Если розы тихо осыпаются,
Если звезды меркнут в небесах,
Об утесы волны разбиваются,
Гаснет луч зари на облаках,

Это смерть,- но без борьбы мучительной,
Это смерть, пленяя красотой,
Обещает отдых упоительный,-
Лучший дар природы всеблагой.

У нее, наставницы божественной,
Научитесь, люди, умирать,
Чтоб с улыбкой кроткой и торжественной
Свой конец безропотно встречать.

     Мать

С еще бессильными крылами
Я видел птенчика во ржи,
Меж голубыми васильками,
У непротоптанной межи.

Над ним и надо мной витала,
Боялась мать - не за себя,
И от него не улетала,
Тоскуя, плача и любя.

Пред этим маленьким твореньем
Я понял благость Вышних Сил,
И в сердце, с тихим умиленьем,
Тебя, Любовь, благословил.

   Осенью в Летнем саду

В аллее нежной и туманной,
Шурша осеннею листвой,
Дитя букет сбирает странный,
С улыбкой жизни молодой...

Все ближе тень октябрьской ночи,
Все ярче мертвенный букет,
Но радует живые очи
Увядших листьев пышный цвет...

Чем бледный вечер неутешней,
Тем смех ребенка веселей,
Подобен пенью птицы вешней
В холодном сумраке аллей.

Находит в увяданьи сладость
Его блаженная пора:
Ему паденье листьев - радость,
Ему и смерть еще - игра!..

               * * * 

Ослепительная снежность,
Усыпительная нежность,
Безнадежность, безмятежность —
И бело, бело, бело.
Сердце бедное забыло
Всё, что будет, всё, что было,
Чем страдало, что любило —
Всё прошло, прошло, прошло.

Всё уснуло, замолчало,
Где конец и где начало,
Я не знаю,— укачало,
Сани легкие скользят,
И лечу, лечу без цели,
Как в гробу иль в колыбели,
Сплю, и ласковые ели
Сон мой чуткий сторожат.

Я молюсь или играю,
Я живу иль умираю,
Я не знаю, я не знаю,
Только тихо стынет кровь.
И бело, бело безбрежно,
Усыпительно и нежно,
Безмятежно, безнадежно,
Как последняя любовь!

   Проклятие любви

С усильем тяжким и бесплодным,
Я цепь любви хочу разбить.
О, если б вновь мне быть свободным.
О, если б мог я не любить!

Душа полна стыда и страха,
Влачится в прахе и крови.
Очисти душу мне от праха,
Избавь, о, Боже, от любви!

Ужель непобедима жалость?
Напрасно Бога я молю:
Все безнадежнее усталость,
Все бесконечнее люблю.

И нет свободы, нет прощенья,
Мы все рабами рождены,
Мы все на смерть, и на мученья,
И на любовь обречены.

Что ты можешь? В безумной борьбе
Человек не достигнет свободы:
Покорись же, о, дух мой, судьбе
И неведомым силам природы!

Если надо,- смирись и живи!
Об одном только помни, страдая:
Ненадолго - страданья твои,
Ненадолго - и радость земная.

Если надо,- покорно вернись,
Умирая, к небесной отчизне,
И у смерти, у жизни учись -
Не бояться ни смерти, ни жизни!

                  * * *

Доброе, злое, ничтожное, славное,-
Может быть, это всё пустяки,
А самое главное, самое главное
То, что страшней даже смертной тоски,-

Грубость духа, грубость материи,
Грубость жизни, любви - всего;
Грубость зверихи родной, Эсэсэрии,-
Грубость, дикость,- и в них торжество.

Может быть, всё разрешится, развяжется?
Господи, воли не знаю Твоей,
Где же судить мне? А все-таки кажется,
Можно бы мир создать понежней.

        Возвращение

P.S.     Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866 - 1941), яркий представитель Серебряного века, вошёл в историю как один из основателей русского символизма, основоположник нового для русской литературы жанра историософского романа, один из пионеров религиозно-философского подхода к анализу литературы, выдающийся эссеист и литературный критик. Мережковский (начиная с 1914 года, когда его кандидатуру выдвинул академик Н. А. Котляревский) неоднократно претендовал на соискание Нобелевской премии.

Родился 2 августа (14 н.с.) в Петербурге в многодетной семье чиновника Дворцового Ведомства. Воспитание будущий писатель получил в классической гимназии. Тогда же начал писать стихи, выслушав которые, Достоевский сказал: "Слабо... плохо... чтоб хорошо писать, страдать надо, страдать!" Эта фраза осталась в памяти Мережковского на всю жизнь.В 1884 поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета. И очень серьезно отдается науке. Его интересуют и Спенсер, и Ф.Ницше, и искания Вл.Соловьева. В 1888 знакомится в Боржоме с З. Гиппиус, через год ставшей его женой и единомышленницей. Они прожили в браке "52 года, не разлучаясь со дня свадьбы в Тифлисе ни разу, ни на один день".

В 1906 – 1914 –  Мережковские живут в Париже, периодически приезжая в Россию.  Европейскую известность принесла писателю трилогия "Христос и Антихрист" ("Смерть Богов, Юлиан Отступник", 1896; "Воскресшие Боги. Леонардо да Винчи", 1901; "Антихрист. Петр и Алексей", 1905).

Октябрьской революции Мережковский не принял и в 1920 г. окончательно эмигрировал в Париж, где жил до конца своих дней. В эмиграции отличался своим активным антисоветизмом. В художественном творчестве он все более уходит в прошлое, создавая свой, не всегда определимый жанр, когда форма традиционного романа смыкается с документальной биографией - "Рождение Богов (Тутанкамон на Крите)" (1924), "Мессия" (1925). В далеком прошлом он стремится найти объяснение настоящему и прозреть будущее человечества. Книги последних лет, написанные в форме художественно-философской прозы, посвящены этой цели: "Наполеон" (t.i - 2, 1929); "Тайна Запада: Атлантида - Европа" (1931); "Иисус Неизвестный" (c.1 - 2, 1932 - 33); "Павел и Августин" (1937); "Франциск Ассизский" (1938); "Данте" (c.1 - 2, 1939). Эти книги еще не стали объектом анализа и критики.

Мережковский был также автором многочисленных переводов Еврипида, Софокла, Гёте, Эдгара По и др.

Умер в Париже 9 декабря 1941.