Помнится, Гёте было сказано: «Сообщать о себе – природное стремление.»

Как и  сообщать себя.

   Поколение за поколением, приходят люди в этот мир и уходят, ничего о нём не зная.

Но, случается, что он - мир, -  идёт навстречу пришельцам и пытается рассказать о себе. Обычно, его не слышат. А если слышат, то не понимают. О чём только не рассуждают люди, пытаясь объяснить устройство этого мира: о дуальности, о зеркальности, о враждебности… А им нужно всего-то - прислушаться.

Но тот, посредством кого мир говорит с людьми, бывает услышан позже, как правило, после того, как… Потом, "после того, как", многое из сказанного им, берётся за основу, за принципы и законы мироздания и нарекается заповедями, образ говорившего лакируется, становится этаким «божком», возносится на все мыслимые и немыслимые пъедесталы. На нём начинают откармливать своё чахлое потомство критики, румяные и бледные, литературоведы и прочие …веды.

Но это всё потом. После того, как…

Так и хочется предостеречь: осторожнее сейчас, пожалуйста, рядом с вами – поэт. Сей-час...

Прислушайтесь, мир говорит с вами именно на поэтическом языке, и именно поэт является тем самым связующим звеном, медиумом, если хотите.

…Не раз и не два мне приходилось слышать во время чтения Сергеем своих стихов реплики a parte из зала: негатив, почему столько негатива….

Потому что - правда...

Потому что  «…для поэтов и поэзии планета наша мало оборудована…» или как там, у Владимира Владимировича, который изо всех сил старался нести этот самый позитив. И сломался… не выдержал… Потому что – поэт.

А посему, - ещё раз – прислушайтесь, может быть и вы услышите, о чём говорит наш мир.

И ...пожалуйста,осторожнее, рядом с вами – поэт…

                ВИСОКОСНАЯ ВЕСНА

Е.К.

Пёстрая ночь первобытна и, будто бы нега в колодце,

Движется осторонь далей и мшистые росы лакает.

И ни слезы здесь, над бездной, ничьей никогда не прольётся,

И ничему не дано будет имя. Ведь, оберегаем,

В едком своём обнаженьи, у самой воды, первобытный

Сверхчеловек брезжит, пенится в неводах дымной сирени.

Изгнанный из хризолита безвременья, луч очевидный

Учит двух ящериц, падчериц камня, отбрасывать тени.

Помнит о свете искристый глашатай с глазами пантеры.

Живы лишь в зрелищах, мы заклеймим бутафорию судеб.

Даже врождённая жажда реки, утлый вздох атмосферы

Не потревожат сомнением нас, утопающих в чуде.

Свет мой, в нетронутом небе торжественно наше паденье.

В невисокосном году здесь случилась весна високосной.

Мы здесь навеки и знаем об этом с момента рожденья.

Нам непременно запомнятся все високосные вёсны.

                     ***

Возьми сигареты и зонтик, и шляпу,

Оставь на стене отраженье мольбы.

Вчера ещё смерть – как смычки – свои лапы

Роняла в железный колодец судьбы.

Звучал в атмосфере звонок телефонный

И трубку поднял кто-то Там, в небесах,

И долго болтали там двое картонных –

Так громко! – о наших ревнивых глазах.

Но пятилось небо при виде салюта...

Куда оно спрячется, небо, куда?

Ведь истина всё ещё верует в чудо,

А истиной мы упивались всегда.

Зарубки на дереве счёт потеряли

Замкам и засовам, закрытым дверям.

Без помощи Господа мы – из печалей –

Построили и бережём этот храм.

Никто не запомнил те странные письма,

Где не было слов, только адрес и штамп.

Наверное, вместо камней родились мы.

Молчание – лучший для нас дифирамб.

Ты можешь быть красной, и розовой – можешь.

Стрекозы на губы садятся и спят.

Пускай твоё зарево Бога тревожит,

Заснуть не даёт ему твой снегопад.

И пусть Он считает, что ты – гиблый омут

И чёрная мгла, поглотившая боль.

Мы ждём в подземельи – бездонной истомы,

И мгле неизвестен безумья пароль.

               КОГДА ГОРИТ НЕБО

Жернова древних туч высекают из сопок огнива –

Полосатые молнии, весь тёплый край наш – простужен.

А мы будем сегодня – приливом морским и отливом…

Буреломные перья взрезают цветочные лужи.

Мы ещё не узнали друг друга – доподлинно полно.

Да, мне страшно открыться тебе, но мы – храбрые птицы.

Мы идём на посадку, и мы обращаемся в волны,

Мы взовьёмся над твердью, как только гроза прекратится.

Мы такие глубокие, словно туннель в обручальном

Раскалённом кольце, мы такие с тобою Гольфстримы!..

Словно лентами Мебиуса оказались все тайны –

Изучить нас не сможет никто, нас с тобою помимо…

Сколько с гирей на шее наш Бог в нас не падай,

Сколько ведьм не топи в наших заводях мятных,

Не узнает и Он, кто мы, что мы за птицы и надо ль

Нашим Господом быть, и к тому – совершенно бесплатно…

Никому не дано разгадать нашу масть и породу,

И нашёптывать чудищ воздушных, и кутать грозою;

Только мы – в святотатственных наших, мурлычущих водах,

Полных древних пиратских сокровищ времён мезозоя,

Каждой глубью друг друга навек очарованы, ищем

От всего и от всех в их объятиях – противоядья…

Это – водоросли ошалевшие на пепелище

Невесомого эго, накрытого водною гладью…

Лишь одно легкомыслие нам позволяет друг другом

Овладеть до конца, в каждой капле навеки срастаясь:

То, что ты для меня – и дитя, и сестра, и супруга,

То, что ты для меня – и бесёнок, и зверь, и святая…

Только в этом отличие, только поэтому ровня

Мы – друг другу, для всех остальных априори – мустанги:

То, что я для тебя – и ребёнок, и брат, и любовник,

То, что я для тебя – и журавль, и ястреб, и ангел…

              СПУСТЯ ЧЕТЫРЕ ГОДА

К.К.Г.

Я падаю в бездну, которую создал

Один незапамятный день,

И в бездне снотворной – бесчисленны звёзды,

От них – исковеркана тень.

Вокруг меня твой бронированный воздух,

Воздушная эта стена,

Я падаю смирно – и мимо погостов

Лечу вплоть до самого дна.

Прости меня, птица, не то направленье,

Не тот, что был прежде, размах, –

Но я потерял свои крылья в мгновенье,

Когда ты исчезла сама:

Сожгла моё тело, сожгла и мой разум,

Но я благодарен тебе,

Что ты подтолкнула меня к иной фазе,

Таящейся в полой судьбе

Последней, крадущейся точкой отсчёта,

Последним огнём мировым...

Я жду твоего окончанья полёта,

Хотя скоро стану седым,

И помню, как прежде, твои только взгляды

В оправе больной темноты,

И каждая ночь потому мне наградой,

Что снишься, как прежде, лишь ты.

Как прежде, умею тебе лишь молиться,

И в жизни моей ты – одна,

Моя лунноглазая райская птица,

Исчезнувшая, как луна.

        ***

1.

… в коктебеле

В нашем доме, где море нас без толку ищет,

Где друг в друга влюбляются ветхие вещи,

Размножаются все вещества и предметы –

Слишком лёгкое солнце горит пепелищем,

И над ним, и под ним – волны блещут и плещут,

И лучи покрываются красного цвета

То ль мурашками, то ли веснушками, или

Негативом воздушным окажется память…

Где нас не было тысячу лет или больше,

Где мы не были вовсе, а может, не жили

Никогда – в этом доме всё создано нами,

И пока мы отсутствовать в доме продолжим,

Это синее, многоугольное море

Нас продолжит искать, натыкаясь на стулья,

И до белых листов зачитает все книги,

И в надежде, что мы не отринем историй

Человечьих, не бросим планетного улья,

Будут верить, что все невесомые блики

Старомодного солнца – навечно, навечно,

Что сюда мы вернёмся когда-нибудь, двое,

И поселимся здесь, средь почивших прибоев,

Исхудавших лучей и вещей скоротечных,

Где нас любит, увы, только лишь неживое,

И поэтому только – мертвы мы с тобою.

2.

в вавилоне...

Мы уходим со сцены, как стылые мифы,

И сжигаем свои города, как трипольцы…

Ты – ищи в незабудках забвенье, не меньше,

В корабелах – заблудшую душу Сизифа,

И циклоном лети – в обручальные кольца,

И таись – в биомассе свихнувшихся женщин!

Дом стоит, как стоял и – трепещут его льды…

Нам ещё предстоит мерить кожи младенцев,

Будет время почувствовать Гердой и Каем,

И – Адамом, и – Евой, Тристаном, Изольдой…

Этот мир слишком ветренен для поселенцев,

Вавилон сингулярен и не-иссякаем,

Но когда-то – когда-то! – в преддверьи амнистий

Всех несбыточных грёз и свиданий искомых,

Мы уляжемся, будто бы бури столетья,

Мы уляжемся – точно кленовые листья –

На паркете забытого нашего дома,

Под забытой тахтой – в паутинные сети,

И когда-нибудь, нас обнаружив случайно,

Нас достанет на свет из усидчивой комы,

Из ноябрьской доисторической пыли,

Этот ветер осенний, продрогший, печальный,

Из сетей этих выметет – в мир незнакомый,

И поймёт, что мы – были, Мы – были, мы – Были…

3.

И поймём мы с тобою, что – были, что – Были…

Но кустарный наш мир, сингулярное гетто,

Вновь висит на распятии, тленом окуклен,

Бесконечна беда, словно трапы в могиле,

И внутри этой куколки – нами отпетой

Изнутри – всё, что есть, вырождается в рухлядь.

И мы выпорхнем – рухлядью – вниз! – будто камни,

И поймём, что нам есть куда падать, и падать,

И – в свободном паденьи – забудемся снова,

По теченью плывя там, где шепчет река мне,

И пульсирует вакуум, как канонада,

В герметичной могиле пустого алькова…

          ТАМ, ГДЕ СПИТ ЗОЛОТОЙ ВЕК

Так зачем ты мне пишешь спустя столько лун? –

Ведь топорщится память моя (болезнь века!).

Или думаешь, вспомнится мне, что был юн

И похож на великого был человека?

По тебе плачет высшая мера тоски,

О, моя Королева, моя Королева!..

И магнитные цепи безумий – близки,

И кустарная явь эта – справа и слева.

Пазлы улиц, танцуя, обманут меня,

И письмо – будто выкидыш – это больное,

Как тебя, потеряю (так – Землю: хранят,

Так – ковчег уберёг всех, кто не был в нём с Ноем!..)

Но в расшатанном гетто моём, в суете

Божьих слёз, за хрустальными мхами презренья,

К праху – прах! Я и сам в этот прах весь одет,

Я и сам – из него, и душа, и смиренье!..

Так зачем ты мне пишешь спустя сколько лун? –

Этот век, по ту сторону от Золотого,

Пусть – уносится в нашу блаженную глубь,

Где не делятся на два миры и основы,

Пусть – останется белой далёкой звездой

В мавзолее своём, всеми нами отринут,

Отдыхая от нас там, где спал Золотой,

Там, где ночью не плещется ужас звериный.

Мы не стоим того, чтобы помнить о нём,

Он теперь – не ручной, да и не был им раньше,

Он увидит меня – лишь своим смертным сном,

И узнает в тебе лишь – последнюю Баньши…

Так зачем ты тревожишь меня? Каково,

Мне вынашивать ненависть – тьму метастазов,

Столько злобы (в ожогах вся кожа – Его!),

Сколько нет у всего человечества разом,

Каково мне носить эту злобу – к тебе,

О, моя Королева, и жить ещё тем лишь,

Что любви во мне – больше, чем этих цепей,

Чем любви у всего человечества… Внемли! –

И уже не пиши, никуда, никуда! –

Я теряю все письма, как люди – рассудок,

Как теряют людей времена, города,

Как находит нас мёртвыми позднее чудо.

                      ***

Здесь можно прочесть циклы стихов Сергея Главацкого:

http://stihi.ru/avtor/490125

А это ссылка на сайт Южнорусского Союза Писателей «Авророполис»: