Марина Хлебникова (Дёмина)

     Сочится одиночество из пор оконных,

     сочится одиночество из глаз иконных,

     сочится одиночество, и нет закона -

     и Бога нет, кому же бить поклоны?

     Людей несмежных смежное жилище,

     разъединенье толчеей и давкой...

     Безмерность одиночества - удавка,

     с которой рядом даже волк - не хищник...

     И радость одинокая - в отраву

     спекается, и сон подобен бреду...

     Скажи мне, город, по какому праву

     ты нас столпил, объединил и предал?

           ***

     Мои деревянные сабо

     Стреляют нахально и гулко

     В безлюдном ночном переходе

     Напротив вокзальных колонн.

     Здесь утром веселые бабы

     Выносят румяные булки,

     Снимая налог подоходный

     С меняющих завтрак на сон.

     Здесь утром кавказские люди

     Торгуют цветочным товаром,

     Пакуя заботливо розы

     В прозрачный нетающий лед.

     И дамочки, выпятив груди,

     Покрытые южным загаром,

     Плывут караваном с "Привоза",

     Сдувая с надгубия пот.

     Здесь тонко бренча золотишком,

     Цыганки гадают приезжим,

     Поскольку все ясно с любовью

     В казенных домах отпусков.

     И смуглые девы небрежно,

     Как пенку, снимают излишки

     У жаждущих благ и здоровья

     Владельцев тугих кошельков.

     Здесь утром пройдет поливальник,

     Оставив недолгие лужи,

     Вчерашнюю пыль не смывая,

     А только слегка оросив.

     И город, как дед повивальный,

     Народ поторопит наружу

     К призывно звенящим трамваям

     И к зеленоглазым такси.

     Мои деревянные сабо

     Считают ночные ступени,

     Ломая привычную "terra

     Incognita" ночи и снов,

     И вслед мне неслышно и слабо

     Колышутся теплые тени

     Деревьев вокзального сквера

     И темных вокзальных кустов...

        Инна Богачинская

            Возвращение

А в Одессе - все те же ветра.
И мила их игра, и хитра.
И уносит с чужого двора
Беспризорные крохи добра.

А в Одессе - все тот же уют.
И часы на бульваре поют,
И в остывшие спины кают
Брызги свой извергают салют.

А в Одессе - все та же молва,
И над морем - все тот же обвал,
Восемнадцатый, тот же, трамвай,
Но и он все пути оборвал.

А в Одессе - все те же чижи,
И на улицах - много чужих.
Что еще у нее, подскажи?
Только память зачем-то дрожит…

Гимн Одесситам

 Город снова мне дарит
расшитые солнцем картины.
Никакой живописец не может
соперничать с ним.
Хоть и врозь мы. Но сердцем, но сердцем
по-братски едины.
Пусть же будет он Светом
Высоких Материй храним.

Я в одежды небесные
музыкой строчек одета.
Хоть бывает всё рушится.
И бойкотирует всё.
Но торопится парусник
с грузом любви из Одессы.
И свой непотопляемый Дух
мне сквозь штормы несёт.

Я слагаю букеты из
Преображенско-Отрадной.
Дерибасовской гроздья,
Соборку я к ним приложу.
Этих улиц бальзам
слаще мне всех парижей стократно.
В них - целебный коктейль
и сбежавшая с моря лазурь.

Этот город - питомник титанов
непознанной масти,
Выносящих то, что никакой
не осилит атлет.
Свет - по праздникам.
Болен? Лекарства дороже алмазов.
Но его не сломить.
Не разрушить.
И не одолеть.

Дышат им обладатели
непостижимых зарядов.
Разве кто-то сравним
с их безбрежной, как море, душой?
Только б знать, что они на плаву,
И что локти их рядом.
Только б верить, что каждый
свой Путь к просветленью нашёл!

Пусть не гаснет звезда ваша.
Пусть не злочинствуют тучи.
Чтобы вам не пришлось
от себя отлучать никого.
Ведь на свете щедрей нет сограждан,
мудрее и лучше.
Пусть же здравствует Город
и племя златое его!

Неизбалованная дарами,
Продырявлена миром, как сито,
Утверждаю: нет в Космосе равных
Популяции одесситов!

 Молитва об одесситах

Этот город растил меня
на побережьях крутых.
Погружал в светотень
филармонии и подворотен.
Тасовал мизансцены.
Верстал послужные листы,
Проникая в мой мир,
что хронически наоборотен.

Этот город меня обучал
ремеслу маяков,
Освещающих путь
в непогоду, в разлуку, в затменье,
Когда проблеск надежды
скитается так далеко,
Что не верится в то,
что однажды блеснут перемены.

Этот город хранил меня
в пик поражений и травль.
Врачевал от укусов, предательств,
любви и прощаний.
Посвящал в тайники сердцебиенья.
В законы двора.
Выносил, как волну после шторма,
на берег песчаный.

Город скорбно меня провожал
за далёкий рубеж.
Полыхали зрачки.
Кровоточили толки кривые.
Но через десятилетья
позволил вернуться к себе.
Под тепло своих крыш
и на солнечные мостовые.

Я кружу по бульвару.
Ныряю в протоки аллей.
Прогнозирую встречи.
Читаю любимые лица,
Что представились незаменимей,
мудрей и милей.
Я пред ними в долгу.
И за них не устану молиться.

Я прошу тебя, Господи, денно и нощно:
Облегчи их подчас непосильную ношу.
Дай тепла им зимой. Дай без засухи лета.
Озари их надеждой, что песня не спета!
Пусть хватает им юмора, хлеба, зарплаты,
И пускай наконец-то отстроится театр.
И чтоб телефонные связки не рвались,
Чтобы город во мраке не слеп, как в подвале,
Чтоб сердечные реки не вышли из русла,
И чтоб не было пасмурно в душах и грустно.
Чтобы парус белел. И чтоб все были сыты.
Помоги им, Господь! Ведь они - ОДЕССИТЫ.

 Вера Зубарева

Где загорали вы? В Италии,
На склоне года, в ноябре,
В предместье Рима - в той дыре,
Что и названья не слыхали вы,
Что и на карте не сыскали б вы -
В такой невиданной мечталии
Я загорала в ноябре.
Сияли глянцами магнолии.
Всё было так, как говорю.
И тосковала я не более,
Чем принято в сием краю.
И восхищалась я: в Италии
На этом самом берегу
Я ль очутилась, я ли, я ли, я!..
И плыл обёрнутый в фольгу
Кусочек жизни в поднебесье
Туда, где нет уже тепла,
Где я была,
Где быть могла -
К далёкой, дорогой...
К Одессе...

                    ***

Вечер в гавани. Тихо курлычет маяк.
На якоре прошлого спит настоящее.
Песок под ладонью -
Словно ворох старых бумаг
Из отцовского ящика.
Мысль в воронку затянута.
То ли ко дну,
То ли к берегу вынесут
Шторма подсознанья.
Я под них никогда не усну,
Всё глубже в песках увязая.
Тихий голос отцовский…
Всю ночь шелестят-говорят
Эти строки зыбучие - cлушай и слушай.
В этом мире прибрежном
Неизменны только моря.
К ним причалишь после скитаний по суше…

 Ирина Ратушинская

В идиотской курточке —
Бывшем детском пальто,
С головою, полной рифмованной ерунды,
Я была в Одессе счастлива, как никто —
Без полцарства, лошади и узды!
Я была в Одессе — кузнечиком на руке:

Ни присяг, ни слез, и не мерить пудами соль!
Улетай, возвращайся —
Снимут любую боль

Пыльный донник, синь да мидии в котелке.
Мои улицы мною стёрты до дыр,
Мои лестницы слизаны бегом во весь опор,
Мои скалы блещут спинами из воды
И снесён с Соборной площади мой собор.
А когда я устану,
Но встанет собор, как был —
Я возьму билет обратно, в один конец:
В переулки, в тёплый вечер, в память и пыль!
И моя цыганка мне продаст леденец.

 Юрий Михайлик

Над берегом морским осенний день сломался,

но несколько часов он был еще хорош

в той дымке голубой из чудного романса,

где лжи ни капли нет и правды ни на грош.

Известны все дела, да спутаны причины,

отчетливы следы, да смутны голоса.

И в дымке голубой почти неразличима

меж небом и водой прямая полоса.

Пока еще тепло – сиди, гляди и грейся.

Порадуйся сейчас – не жалуйся потом.

На берегу морском под одиноким рельсом,

черт знает для чего вколоченным в бетон.

Вот ветер облака старательно листает,

откинет, прочитав, погонит за моря.

Что в дымке голубой колеблется и тает?

Вгляжусь когда-нибудь – а это жизнь моя.

                        *  *  *

От центра города до пригородов бетонных,

набравший скорость на коротенькой прямой,

трамвай раскачивает сонных и полусонных

на тонких нитках между кладбищем и тюрьмой.

И, в такт покачиваясь, вплывают помимо взгляда

в двойное зеркало вагонного окна

стена тюремная, кладбищенская ограда

и беспокойная конвойная луна.

И, в такт покачиваясь, ты можешь избрать любое –

налево временно, направо уже навек.

А что досталось нам от нежности и любови,

так это, видимо, считается за побег.

И, в такт покачиваясь, единственная дорога,

как ни извилиста, а все приведет сюда –

к двум тонким ниточкам от острога до Бога,

до окончательного приговора суда.

Сирень бушует над кладбищенскою оградой,

в колючей проволоке стены тюремной излом.

Прости нас, Господи. А миловать нас не надо.

Все с нами правильно. Все будет нам поделом.

         Ефим Ярошевкий

                 На отлёте

Мне кажется: на тёплых камнях города
лежит моя голова.
Она осталась здесь…
Дышит, смотрит в листву, грезит -
послевоенным летом, детством,
клёкотом свежей воды из-под крана,
югом, мокрой галькой моря,
облаками над Хаджибеем,
книгами юности,
нашими надеждами, музыкой, -
отшелушившейся молодостью…

Теперь я вижу себя,
бегущего в лабиринте дворов
отощавшей гончей,
с исхудалым лицом педагога,
уже почти безумным…
Нынче всё позади,
но это во мне.

Я долго смотрю на месяц.
Месяц тонкий, слезящийся…
Кругом ночь, крыши, туман.
Блестит мостовая… Никого.
Я не выдерживаю -
и поднимаюсь к звёздам…

             Молдованка

                                                         Гене Группу

Кот медленно в агонии кричит,
Старухи лупят мух, стукач стучит,
Горбатый мальчик злобно кличет маму,
Поэт-надомник пишет эпиграмму...

... и колченогая соседка,
Надев трико — ночную униформу,
Мочи горячей утреннюю норму
Другой соседке на голову льёт.
Сосед-мерзавец курит у ворот.

Там варится куриная нога,
Там дети ждут горячего бульона,
Там мы находим спящего врага,
Летящего с горящего балкона.

А к вечеру калеки-гордецы
Сползаются к вечернему клозету,
Стыдливо в кулачке зажав газету,
Базедовой болезни молодцы.

На чердаке колдует чернокнижник,
И денег ждёт художник-передвижник.
... от вони, от жары
Там лопаются стёкла-пузыри.
Несутся крики дикого семейства
И запахи домашнего злодейства.

Минует ночь, и снова крик с утра,
Холодные пустые вечера.
У крана ждёт девиц лихой красавец,
И курит у ворот сосед-мерзавец.

О, Господи, явись сюда, спустись,
Яви свой лик и доброму, и злому,
И, может быть, всё станет по-другому.

У каждого в углу висит корыто,
И в окнах у соседа шито-крыто.

            Рудольф Ольшевский

        Одесские памятники
                                                  Станиславу Рассадину

Черными чернилами все судьба исправила.
Нет в минувшем времени, память - это миг.
Превратилась молодость, что писалась набело
Буквами заглавными в скучный черновик.

В городе, где полночью мчались гулко лошади,
Где летели ласточки на краю небес,
Памятник состарился на Соборной площади,
Воронцов состарился, а потом исчез.

Выпускного вечера галстуки и запонки.
Дюк сошел по лестнице, слышен медный звон.
Старенькими сделались девочки Лузановки
В городах Израиля, в кутерьме времен.

Их судьбу составили годы окаянные.
Под другим созвездием на краю веков
Даже сны сегодня видят иностранные
Девы наших грешных юношеских снов.

Танцы институтские, дворики да скверики,
Спелый запах августа - моря и земли.
Где-то в шумном городе посреди Америки
Ходят ланжеронские вице-короли.

Сладкое томление детям их неведомо.
Что им пушка старая, что для них платан
Возле бюста Пушкина на бульваре Фельдмана,
Где клубится вечером розовый туман?

Что им дух трагедии мифов древнегреческих -
Посредине улицы вдруг Лаокоон?
Груб железный занавес серых сцен отеческих,
Только в этом городе был с изъяном он.

Темные парадные, лестницы привычные.
Не разжав на шее смертного кольца,
Вот и стали старцами юноши античные,
Дети неудачника - жертвы и жреца.

Известняк обветренный, чуткие акации,
Эхо нашей юности, звуки далеки.
Памятники города тоже в эмиграции,
Их сменили каменные тени - двойники.

Где-то одинокие перед долгой осенью
Над толпою замерли с думой на челе -
Александр Сергеевич с голубою проседью,
Воронцов лысеющий, тучный Ришелье.

Строки стихотворные смешанные с прозою.
Южная провинция. Таврия. Дыра.
Не успев состариться, становились бронзою
Сыновья дворянские, пасынки двора.

Жернова вселенские, мы еще не молоты.
Слышен скрежет каменный, это не про нас.
На бульваре Фельдмана мы чисты и молоды,
Молодые статуи окружают нас.

Мы почти ровесники - южные наместники,
Местные кудесники - принцы и рванье.
Дайте обмануться нам, будущего вестники,
Не накаркай правду нам к ночи, воронье.

     Юрий Бунчик

 С Приморского бульвара

 По лестнице чудесной

 Сбегал я к Морвокзалу,

А вслед за мною песня.

И я летел счастливый

 Вдоль шумного причала,

 Одесские приливы,

 Одесские порталы.

А море было синим,

С такою доброй лаской,

 Ломаною линией,

Уходящей в сказку.

Та сказка - песня детства

-Волной ушла морскою,

С ней звезды по соседству,

 И вечный шум прибоя.

      Семён Абрамович

 В сплошном январском половодье
стоят нахохлившись дома.
Ветрами обходя угодья,
грустит одесская зима.
Мучительные перепады:
то минус двадцать, то плюс пять,
дожди сменяют снегопады,
причуд природы не понять.

Собравшись твердо ставить точку,
как только выписал катрен,
взглянул в окно январской ночи,
а, там - пурга берет нас в плен.

Заиндевевший столбик ртути
за полчаса прилип к нулю.
Шлет стон маяк на перепутье
невидимому кораблю.
К земле стремятся хлопья снега,
пронзая отсвет фонарей.
Коснулась зимней ночи нега
излома мёрзнущих ветвей.

Как первозданно всё и грустно,
к рассвету снегопад успел.
И снежному отдавшись хрусту,
весь город бел, весь город бел…

                      ***

В уныние дом облачен.
Для птиц приют - карниз поникший.
Взгляд в горечь правды погружен,
непроизволен вздох притихший.

Скучна фасадная шагрень
в тени видавшей век софоры.
Проснувшись, мерзкая мигрень
смешала  мысли и укоры.

0! Келья добрая моя,
мой дом на улице Еврейской.
Ветшаешь ты, старею я
по чьей-то воле фарисейской.

Наш век мы делим на двоих,
и счет годам ведут ступени.
Строк оробевших редкий стих
превозмогает приступ лени.

Слегка дрожащею рукой
я прикасаюсь к струнам лиры.
Беру аккорд. Прощай, покой
уединенности квартиры.

Ведь даже тут, на чердаке,
царит уют, припавший пылью.
В родном мансардном бардаке
мечты с годами стали былью.

    Евгения Красноярова   

        …по следам посещения городского совета
                        касательно помощи одесским литераторам
 
Я люблю этот город, как любят мышьяк.
Он – как сказочный мёд – только мимо течет.
Он бы продал другому меня за пятак,
Только я не даюсь, я упряма, как чёрт.

Я ношу этот город в карманах пальто.
Ему тесно, мне тоже – квартирный вопрос.
Он мне всё – предлагал, но со зла, но – со льдом.
Я купила его – за пяток папирос

И бутылку вина урожая тех лет,
От которых – бронхит, ностальгия и сплин.
Мы сошлись – как оратор и анахорет,
Как борцы, из которых погибнет один,

А другой повредится в уме. Дуэлянт
Невозможен без повода выстрелить в лоб.
Я люблю этот город, как любит земля
Начинённый последом химическим гроб…

Если любишь, не смей расставаться, не смей!

Я любовь сохраняю – до лучшего дня,
Как зерно, из которого вырастет змей
И заест, и забьёт, и задушит меня.

               ***

                                                       Но поздно. Тихо спит Одесса…
                                                                                               А. Пушкин

Но поздно. Тихо спит Одесса,
всю тяжесть собственного веса
взвалив на гипсовые плечи
кариатид.

Молчит булыжник, стены стынут,
язык из колокола вынут,
и там, где пляж волну калечит,
мангал чадит.

Бодрится мост, и еле дышит
Луна, взобравшаяся выше
платановых голов, обритых
под полубокс.

Святой покой объемлет город…
И он все также чист и молод,
и чинит время ось разбитых
своих колёс.

Ирина Дубровская

         Приморский бульвар

 Вальяжный шик и гул портовых будней,

Дух Пушкина и слава Ришелье, –

Здесь все сошлось и солнце пополудни

На здешнее взирает бытие.

А бытие неспешно и лениво,

И только здесь в июльский знойный день

Платаны так похожи на оливы,

Дающие спасительную тень.

Здесь все взывает к умиротворенью,

И даже близость мэрского дворца

И ушлых депутатов словопренья

Не нарушают замыслов Творца.

Здесь обретешь такую легкость вдоха,

Такой неповторимый жизни вкус,

Что даже в нашу вздорную эпоху

Сквозь шум листвы расслышишь пенье муз.

 Прощание со старым городом

Словно отжившее старое тело –

Вскорости, друг мой, твое и мое, –

Сыплются, рушатся старые стены,

Город уходит в небытие.

Грустное зрелище нам достается –

Будто бы здесь прогремели бои.

Но по привычке наш город смеется,

Тихо, сквозь слезы – твои и мои.

Впрочем, быть может, беды не случилось?

Старое рушится, новому – быть!

Только боюсь я, то племя явилось,

Что красоту не умеет творить.

Вот и судьба не дает обещанья,

Даже отсрочки не взять у нее.

Старый мой город, прими на прощанье

Горькое, верное сердце мое.

 Татьяна Орбатова

 Врезаясь с безудержной силой…

У Потёмкинской лестницы
в потрёпанной шляпке из фетра,
в чёрно-белом кашне
и пальтишке забытых времён,
не Яга, не прелестница -
старая бабушка Петра
близоруко глядела
на тех, кто весной опьянен.

На Приморском бульваре
влюблённых счастливые лица,
карапузы мамашам
лопочут разборчиво "Дай!"
И бренчит на гитаре
смешной белобрысой девице
симпатичный парнишка,
не в такт напевая: "Гудбай…"

Улыбается Петра
ворчанью сердитых прохожих
и за нить горизонта
бросает беззвучно: "Живу!"
А на шляпку из фетра
акация радостно крошит
цвет одесской весны и…
последнюю в книге главу.

Так, по-светски торжественно,
врезаясь с безудержной силой
в жизни всех горожан
и в полёт озорных голубей,
день весенний и девственный
штрихует лучистым курсивом
червоточины боли
в сердцах постаревших людей...

Послевкусием к Одессе

                                                                Всем, кого люблю…
К горизонту солнце клонит,
Бронзою закатной вылит
И подковой счастья выгнут
Город на твоей ладони.

Наваждение и мука,
И моя фата-моргана,
На ладони – филигранью…
Рассмотрю поближе руку.

Вплоть до косточки запястья
Взгляд шагает вдоль - по вене:
Это лестницы ступени,
Что так, сердце, бьёшься часто?

Ришелье фасадов змейкой
По канве бульварных пялец
И подушечками пальцев –
В городском саду скамейки.

А в ладонном перекрестье
На подкожной сетке улиц
Две судьбы переглянутся,
Им отсюда вместе, если б…

Перечёркнутым запретом
Неожиданно и остро
Ожидаемость вопроса
Послевкусием ответа…

Как солоновато-горько
Тянет бризом свежим с моря...
Выпью из твоих ладоней
Медленно, по капле город…

ПУСТЬ ХОТЬ КТО-НИБУДЬ ПРИВЯЖЕТ
ДЕБАРКАДЕРЫ РАЗЛУКИ!
….Отпускать мне страшно руки,
Жажда…
жажда…
жажда…
ж
а
ж
д
а….

     Марина Шапиро

От сердца до сердца

Качает волна, зарождается песня,
И всё в свой черёд растворяется в море,
Но память на счастье, а может, на горе,
Удержит все брызги, что нам интересны.
Детали ярчайшие внешнего ряда
Смотрите на фото — идите по ссылке.
Но жар впечатлений горячий и пылкий
В душе и на сердце отыскивать надо.
Там пульс камертона мне ритмику строит
Там врать не с руки, и кому ж вы соврёте?
Друзей голоса на пронзительной ноте
Стихи мне читают: Разлука — пустое.

Залог волшебства в искривлённом пространстве —
Прямые дороги от сердца до сердца.
Ослепнет прицел. Никуда нам не деться
С турнирных полей.
   ……………….А дороги для странствий,
/Особенно в каждый момент переломный/
Открыты поэтам в любом королевстве,
Как в городе счастья на солнце, как в детстве.
— Границы?
— А что это, помнишь?
— Не помню.

Инна Заславская

 Возвращаясь из Одессы

Оплывает жаром день,
Как свеча на блюдце поля.
Скоро выползет на волю
Из-под кромки леса тень
И войдет в свои права.
Поезд катится устало.
От Приморского бульвара
              до московского вокзала -
Все слова, слова, слова.

Вперехлёст и невпопад
Междометья, многоточья!
Он еще не обесточен -
Отшумевших встреч заряд,
Отпускающий грехи,
Утверждающий начала...
От Приморского бульвара
             до московского вокзала -
Все стихи, стихи, стихи...

Людмила Шарга               

Я вросла в этот город кожей,

каждой клеточкой, каждым нервом.
Как мы, в сущности, непохожи
и похожи одновременно!

По его мостовым ступая,
и солёный вдыхая воздух,
я - изгнанник родного края
обрела здесь приют надежный.

Обрела здесь родные души
и почувствовав ток вибраций
осознала: всё, что мне нужно
бархат моря и хмель акаций.

Дерибасовской мостовую,
где булыжники временем стёрты,
и бульвара свежесть ночную,
и перпетуум - мобиле порта.

Я люблю этот говор южный
и омытые солнцем лица.
Мне чтоб жить, непременно нужно
слышать пульс провинций столицы.

И хотя отсюда неблизко
до истоков родного края,
я по духу – не по прописке,
одесситкой себя считаю.

   Летнее

 
Как на жару не сетуй, -
мы и к жаре привыкли;
мимо проходит лето
буднично и безлико.
Озорничает солнце –
брызжет медовым светом,
выглянула в оконце –
Что там? Проходит лето…
Лето – шальной прохожий,
мимо пройдёт и …нету,
но бронзовеет кожа,
да и душа согрета.
А озорное солнце
плещется в русых прядях,
бьётся лучом в оконце,
бьётся строкой в тетради.
Как на жару не сетуй –
мы к ней привыкнем тоже,
не прозевайте лето –
лето – шальной прохожий…
Старый одесский дворик
в тени акаций дремлет;
десять шагов до моря,
шаг до стихотворенья…