АНАСТАСИЯ  САЛМИНА

ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ РУСАЛКА

– Я – чернобыльская русалка,

Муза песенных фолиантов.

Отчего же ты, друг мой сталкер,

Обзываешь меня мутантом?

Я прекраснее Лорелеи!

Хочешь, вслух почитаю Гёте?

(Он, на хвост мой смотря, жалеет

Об отсутствующих пустотах)

Я сошла со страниц Гомера!

Я сирена, наяда, нимфа!

– Мне бы бабу, а не химеру… –

Отвечает мне сталкер тихо.

………………..

Спит, свернувшись в тугой калачик,

В снах приходит соседка Фрося…

Я смотрю на него и плачу

У отстойника номер восемь.

               ЗВЕЗДЫ В ПОДВАЛЕ

Сердце не разобьется, если оно не бьется.

Тот уже не погибнет, кто не существовал.

Звезды увидит ярче тот, кто на дне колодца,

А не тот, кто забрался в небо – на пьедестал.

Как бы нам не хотелось, прошлое чтоб исчезло,

Прошлое так же будет, прошлое так же есть.

Чувствуя безысходность, чувствуя бесполезность,

Падай. Сюда. Здесь звезды. Много. Не пересчесть.

На высоте подвала – небо блестит рассветом.

В пропасти небоскреба – пыльная горечь дней.

Все заживет до свадьбы. Все заживет до смерти.

То, что не убивает – с каждой весной больней.

Сердце не разобьется, если оно не бьется,

Тот уже не погибнет, кто не существовал.

Видишь, как умирает ядерным взрывом Солнце?

Значит, домой пора нам. Звезды искать. В подвал.

           ТАЙНАЯ ДВЕРЬ

Стихи – пусты, как девичий склероз.

Как платья «ретро» – нынче старомодны.

Прошу, не вытирай мне горьких слёз –

Они теплее рук твоих холодных.

За тайной дверью – выход из границ,

Надуманных, но четко ощутимых.

А те, кто пред талантом пали ниц –

На улице проходят так же мимо.

Я вижу их, как ветром сдутый прах:

Тех, кто во мне лишь бабье видят тело,

И тех, кто бы женился на стихах,

Но не на мне.

Кому какое дело?

Я так потеряна, что нечего терять.

Сквозняк визжит лирическим сопрано.

Как хочется кремировать тетрадь,

Развеять прах над брызгами фонтана!

Но, где-то там, в холодной глубине,

Дрожа от предвкушенья и озноба,

За тайной дверью… ты живешь во мне,

И крылья мастеришь из досок гроба.

               CRIME SCENE

Блестит подоконник облезлою краской дня,

Но день не приносит нового для меня.

Чудесное утро настало под звон трубы –

Внутри меня кто-то кого-то опять убил.

Не знаю, как ты оказался здесь. «Не входить» –

Написано меж желудочков на груди.

Ты переступаешь ленту, игноря то,

Что кровь на полу и стенах, в листве кустов

Улики разбросаны, в воздухе трупный смрад…

Охранник кивнул тебе: «Проходи, камрад»,

И пол перестал скрипеть, протекать – чердак,

Увидев, что ты покинул толпу зевак.

И среди возни я скажу тебе: Как дела?

Прости, беспорядок снова не убрала,

Милиция пусть уйдет, подожди в углу…

Пока я лежу здесь

мертвая

на полу.

                   GOOD ENOUGH

Прячься в лесу, за ветками, как за прутьями,

Не удивляйся только, крича «что за?»…

Сердце попросишь – вырву и протяну тебе.

Знаешь, я не смогу тебе отказать.

Пусть без стихов мир кажется черной пустошью,

Пусть моя рифма – действенней, чем «прозак»,

Скажешь мне: брось писать, понимать и чувствовать,

Знаешь, я не смогу тебе отказать.

Если когда-то будем гулять мы крышами,

Если я крикну «прыгнуть бы в небеса!»

Если ты в шутку скажешь мне «ну же, прыгай же» –

Знаешь, я не смогу тебе отказать…

Мне не нужны подобия бесподобного.

Видишь – портрет да кладбищенская роса?

Ты прошепчи «вернись» в мою тьму загробную –

Знаешь, я не смогу тебе отказать.

Буду с тобой – живою и воскрешенною,

Только вот глядя пристально мне в глаза,

Будь осторожен, если попросишь что-нибудь:

Знаешь…

Я не смогу тебе отказать.

         ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ

Пикник на обочине. Жар костра.

Консервы. Вода. Довоенный спирт.

Разборки держав – лишь вульгарный флирт,

Пока не начнет свой распад уран.

Смеемся мы. Шутим. «А помнишь, нам

Все парили в вузе, что наш гранит

В Европу не возят, ведь он фонит,

Как нынче все кустики и трава…»

Пикник на обочине. Ти-ши-на.

На вену дороги наложен жгут.

А кто-то мне шепчет «Du riechst so gut…»

И пахнуть Атлантикой волны льна.

Беззубой луной улыбнулась ночь,

Сквозь ядерной пыль прозрачный слой…

«Ой, звездочка падает!.. Нет, сопло…

От тех… Баллистических…» – «Выпей скотч».

Пикник на обочине. Горизонт

Заполнили взрывы, чья краска – кровь.

…и мы, словно парочка муравьев,

Из гнезд разворошенных тащим сон.

            У ЭМИЛИИ НЕ БЫЛО…

                                                                        По мотивам рассказа Алексея Абраменко

http://www.proza.ru/2011/10/31/1126

У Эмилии не было рта.

Но зато были руки и ноги,

Чувство меры и чувство тревоги,

И заплаканных глаз красота.

У Эмилии не было рта,

И сжимала Эмилия пальцы:

Нечем было ведь ей улыбаться,

А вот плакать чем – было всегда.

У Эмилии не было рта,

И у мужа – ни ссор, ни претензий,

Ведь не скажет никто «не напейся!»,

И не спросит кто эта, кто та…

У Эмилии не было рта,

И Эмилия думала матом,

Трехэтажным, отборным, крылатым,

Билась рыбой о корочку льда.

У Эмилии не было рта…

Черт, а лучше бы не было сердца!

Бьет его барабанное скерцо

Нервнопальцевое «тра-та-та».

У Эмилии не было рта,

Как у сотен таких же Эмилий.

Пара губ стали парочкой крыльев…

«Эй, Мишаня, открой-ка врата!»

            МОЙ ЗВЕРЕК

Мой домашний зверек – меланхолия,

Лижет щеки, кусает, урчит.

Отпустила его бы на волю я,

Но привыкла. Лишь звякнут ключи –

Мой зверек просыпается. Ждет меня.

И, на кухню вбегая трусцой,

Подвывает Эмилии Отем. «Мы

Будем водочку или винцо?»

Мой зверек все растет. Перед осенью

Он упитанней день ото дня…

Я его бы давно уже бросила,

Только зверь мой не бросит меня.

И уже не котенком, а львицею

Здесь живет, вызывая испуг…

Но успел в мою душу влюбиться он,

Да и мне… как единственный друг.

Мой домашний зверек на груди моей

Непосильною ношей повис,

И не сбросить «незрячей – незримого»,

Только вместе катиться нам вниз.

Но, ужились: был ранее тягостен,

Мой зверек без единой блохи,

А теперь он в столе под бумагою

Завывает.

И пишет стихи.

            СКВОЗНЯК

Я все опять забыла, милый:

Дыра во лбу – красна, как медь.

Меня как будто застрелили,

А я забыла умереть.

И мысли сыпятся наружу,

Блестят, как бисер, меж свиней,

Которым вовсе он не нужен,

Которым грязь своя родней,

Им дать бы мне хоть миг покоя,

Не мучать блеяньем овец:

«Вон та, с простреленной башкою,

Когда же сдохнет наконец?»

Сижу с придурочной улыбкой:

Что толку плакать о молве,

Когда поет мне вечно скрипка

Сквозного ветра в голове…

   МОЙ ГОРОД ПОХОЖ НА…

Мой город похож на Припять

Морозным осенним утром,

Где ветра худая кляча

Вдыхает сухой мороз.

Мой город болеет гриппом,

Ведь ходит всегда разутым

И видит, как небо плачет,

И сам не скрывает слёз,

И в судорогах вечных бьется…

И кажется, что уже я

Сама, словно грязь, прилипла,

К подошве его босой.

Когда же восходит солнце,

Бесшарфную греет шею –

Мой город похож на Припять,

Со смерти седой косой!

На улицах мерзнут липы,

День ставит значок репризы…

Шепчу я ему – «Спасибо,

Разбитый тоской Эдем!»

Мой город похож на Припять,

Мой город – такой же призрак,

Плыву в нем трехглазой рыбой,

Лишь частью

экосистем…

        БЕЗРАЗЛИЧИЕ НЕБЕЗРАЗЛИЧИЯ

Мой заплеванный монитор оставил десяток пятен

На твоем засвеченном белом фотолице.

Мой заплеванный мир остался тебе непонятен,

Как и все, что отмечено эгоистичным (це).

Следы от неврозов на наволочках подушек –

Слёзных дорожек увидел бы ты клеймо?

Так не хватает воздуха – вечно душат

Рыдания… иль поцелуи… но все – дерьмо,

Если себя закрываешь от каждого звука,

Ставишь ладонями, плача, к ушам печать,

Лишь бы не слышать, как старый айпод мой, сука,

Устами Мединского просит тебе не писать,

Чтобы не верить в просьбы и крики «хватит»,

Спокойно приняв вселенское c'est la vie.

Мой заплёванный монитор оставил десяток пятен

На рисунке Солнца,

не портя,

но оживив.

              СЕПАРАТИСТ

Я рада, что очень любит свою страну

Сокурсник, шепча мне в спину «сепаратист».

Я рада, что разум достаточно трезв и чист

В гражданской свободе – гражданскую знать войну.

Мне гадко, что препод, толкуя нам об угле,

С ухмылкой «Донецк» меняет на «Даунецк»,

Считая, что остроумен, как Ежи Лец…

Мне гадко, что здесь мы все на одной игле.

Мне страшно, что пеплом вновь выпадает снег.

Он месивом стал в эпицентре кровавых луж.

Но, apres moi, конечно же, le deluge.

Мне страшно, что Ной не сможет создать ковчег.

Мне тошно, когда страну собирают в горсть,

Как блестящих бусин брошенных – перламутр…

Мне тошно, и даже слёзы текут вовнутрь,

И остался ком, как в горло забитый гвоздь.

Я рада, что двери, сорванные с петель,

Мне упали в руки, как белой бумаги лист…

Я рада, что шепчут «дура-сепаратист».

Если камень неактуален – бросай коктейль.

АНАСТАСИЯ САЛМИНА

Победитель второго сезона фестиваля «Ветер поэзии», нескольких слэмов, конкурсов, в которых участвую редко. В прошлом – член судейства фестиваля радикальной поэзии «Железный Феликс».

Печаталась, но своей книги пока нет, так как вопрос денег. Двуязычна, но на русском чаще и лучше. В сети подписываюсь «Семиаза», «Семиаза Салмина», «Семиаза и ее воображаемые друзья»

В общем, все.