МАРИЯ  ЛУЦЕНКО

«Где ярость, где страсти и ужасы,

где рать ополчилась на рать,

блажен, в ком достаточно мужества

на дудочке тихо играть».

И. Губерман

ВОЗМОЖНОЕ НЕВОЗМОЖНО

Скажи, что видишь нас, на взморье,

идущих вместе на косу,

и брызги смеха в разговоре…

И ты – с бумажкой на носу,

а я – в панамке полосатой,

известной всем, как реквизит

моих удачных фотосетов.

И вечностью от нас разит,

как от любовников столетних,

погибших в первой мировой,

чьи лица с вырезок газетных

мерцают нежностью живой.

Вот мы, на раскалённых плитах,

таращимся в морскую голь,

два зверя, нежной страстью слитых,

и нам ещё не застит боль

распахнутого счастьем неба,

не заслоняет горизонт.

И даль от бурь не потемнела,

и расставаться - не резон…

Ты видишь, как фотоны света

мир делают светлей на тон?

Скажи, что повторимо это

мгновение, забудь о том,

что место здесь имела кража

не лодки утлой, не весла.

Нас, мокрых и счастливых с пляжа

необратимость унесла.

ЭТОТ ГОРОД

                                     Посвящается бабушке, Тамаре и Одессе, городу детства

Этот город не хочет меня далеко отпускать.

Вьётся длинным портовым канатом его пуповина.

Онхранит мой зародыш внутри, как пугливая мать –

долгожданного первого сына,

словно быть не могло, и не будет других сыновей…

Учащённо дыша, древней жизненной силой влекомы,

мы ползём на Жевахову, вверх, собирать суховей,

по путям родовым, сквозь тугие его катакомбы.

Отгоняя врачей, отлучивших от нежной груди

и упрямой волной, как рукой, под ребро подминая,

он сипит: «Всё уже позади, всё уже позади…»

И на лоб мне ложится ладонь, от потуг – ледяная.

И в какую бы славную даль от него не вела

своевольно судьба, он всплывает в мозгу воспалённом.

Разгостив годовалую память, раздев догола,

нарекает прабабкиным именем горько-солёным,

что роднит с легендарной блудницей и Девой святой.

Этот город, как смерть. Он стоит на своём непреклонно,

глубиной поднебесной и страшной морской высотой

увлекая младенца назад, в материнское лоно.

МЫ БУДЕМ ЖИТЬ

Мы будем жить.

Конечно же. Да-да.

Никто в обратном и не сомневался.

Не важно, что вскипают города,

не важно, чьи в порту стоят суда,

какой тиран до царствия дорвался.

Пустынный, незаметный островок

людской любви далёк от континента

людской вражды, остался лишь рывок

от вредоносных мыслей и тревог,

наполнивших пространство интернета.

Мы будем жить, а может выживать

в стране, где все друг друга рвут на части.

Без ужина валиться на кровать,

а если вдруг придётся воровать

из магазина пряности и сласти –

не ощущать ни страха, ни вины.

Мы, выйдя за пределы убеждений

и принципов, которые смешны,

невидимыми станем для войны

за лесом блокпостов и заграждений.

Ты не заметишь старости моей,

живя бок о бок, старости не видишь.

Не нужно нам с тобой чужих морей!

Своё под боком: выйдешь из дверей -

шумит его глухой одесский идиш.

Я буду часто слушать этот шум,

летящий прямо с улицы под кровлю.

И, может быть, когда-нибудь решу,

наверняка когда-нибудь решу

открыть одно окно, пока готовлю

на кухоньке воскресное рагу,

и суп, такой как любишь, без моркови…

Я всё смогу, вот только не смогу

ни дня прожить с тобой на берегу

у моря крови.

О ЛЮБВИ

Ощущая в грядущем разлуку

ни на день, ни на год, на века,

ты сильнее сжимаешь мне руку,

смотришь взглядом больного зверька.

Но разлуки бояться не стоит,

если души бессмертны, то в срок

всем любимым свиданье устроит

непременно всевидящий Бог.

Он закажет нам столик у входа

и заварит густой шоколад,

и расскажет, как много народа

и к нему попадает, и в ад.

Если ты – его первый подкидыш,

за подругу замолви словцо

и меня непременно увидишь,

и грехи мои, все налицо!

Даже если тебя потеряла,

растворившись посмертно, как дым,

в пустоте временного провала.

Помни, тот кто любим - невредим.

Помни, ждётся и верится мне там,

в безызвестном бескрайнем краю,

что отыщешь по тайным приметам

бестелесую душу мою.

ПОМАНИ МЕНЯ ИМЕНЕМ

С. Г.

Помани меня именем, самым тайным из данных мне.

Остальные забыты, и не по моей вине…

Позвучней, те, которые, сбыли - грошик за два мешка,

а поблекшие выцвели, были пущены с молотка.

Иже с ними. С нежнейшими. Ибо все они - ширпотреб.

Ослабевшие прутики поржавевших, старинных скреп

еле держат у самого края, торчат дугой.

Только дунь, рассыпается ветошь, летит к другой…

Помани меня именем (если любишь и не гордец),

тем давнишним и детским, которым прозвал отец

кучерявую бестию, демонёнка и егозу

с синяком на коленке и полоской беды в глазу.

Ненаглядных и милых так много, а я одна.

Ты же знаешь, Адам, как рождаются имена

для звезды и для музыки, для семи семицветных нот,

ты же помнишь, как в горле течёт первобытный мёд,

как в гортани першит первозданный солёный ком,

а на нёбе - горошина солнца за языком.

Ты же помнишь, что воздух – Авир, а вода – Маим?

Помани меня моим именем! Первым моим! Моим

самым тихим и тайным, где найдётся любви приют,

а не тем громогласным, которое воспоют

после смерти моей, наизусть зазубрив строку.

Я на то, на посмертное, и откликнуться не смогу…

Тем, что в святцах, меня называют и ты, и он.

Только выдохнешь горькое, в дом потянется легион

непорочных, святых, светлых праведниц и блудниц -

душно станет от тел на постели, пестро от лиц!

Вспомни, вспомни его, пусть звучит, как лесной манок,

женихов других отгоняет, как злой чеснок,

и тогда оживу и отвечу, и буду я

тихо ночью шептать, задыхаясь:

– Твоя! Твоя!

Помани, а иначе я - невозможная темнота.

И бесплотная, довселенская, чёрная пустота.

И пролившийся, упомянутый всуе, бесцельный звук

в безответность вотру, словно масло в ладони рук.

Помани меня именем, тем, которым других не звал.

Ты увидишь, как тихо светлеет ночной провал.

Как на кухне стою, зажигаю во мгле плиту…

А на прочие я не отвечу и не приду.

НОЧНОЕ, СДЕРЖАННОЕ

Он плакал на плече моём о ней,

обласканной признанием и славой.

И волосы седые у корней

я гладила на голове курчавой.

Когда уснул он, тихо всхлипнул сын.

Пришлось ему поправить одеяло.

И дождь полил навзрыд, а я стояла

в жилетке мокрой под дождём косым.

Как мне хотелось нарыдаться всласть!

Взреветь над мирозданьем по-белужьи

и превратиться в ручейки и лужи,

и на плечо кому-нибудь упасть.

Я знала – слёзы мира – не порок.

Но не текла из сонных глаз водица.

Все, что могла, я выплакала впрок

за тех, кто жил, и, может быть, родится.

НУ ОЧЕНЬ ЖЕНСКОЕ СТИХО ТАКОЕ, НУ!

Откуда бабочки внутри?

И почему их век недолог?

Не говори… Не говори…

Молчи, растяпа-энтомолог!

Их куколки слепая страсть

ко мне подбросила тихонько.

Стремясь во внешний мир попасть,

они попискивают тонко

и льнут к тугому животу,

толпясь на полнокровной вене.

И полнят, полнят пустоту

легчайшие прикосновенья,

зубчатых крыльев водевиль,

щекотка мотыльковых лапок.

Когда ты пальцами ловил

их изнутри, хотелось плакать…

Предашь - увянут по одной,

слетят на дно моей жестянки!

Как больно ощущать, родной,

на крыльях вмятины и ранки…

Как страшно хоронить миры,

трепещущие для растяпы,

и всё прощать до той поры,

покуда жизнь – в одной хотя бы…

Откуда бабочки внутри?

И почему их век недолог?

Не говори, не говори,

молчи, растяпа-энтомолог.

ЛЕТНИЙ ЭТЮД, НАПИСАННЫЙ ПО ПАМЯТИ

Утренний чай с олеандром у кромки блюдца –

прошлому дань за ночные его измены.

Чайки, как белые чашки, о волны бьются,

пенятся волны, и я выхожу из пены.

Это свобода: гамак, чьи паучьи сети

ловят меня и, качая, не жаждут крови.

Это свобода: чужие рыдают дети,

полдень свисает лианой с небесной кровли.

Можно не выйти на завтрак, от счастья спиться,

горный осилить путь, не осилив Сартра.

Вечер швыряет светило монеткой с пирса,

если захочет, снова вернётся завтра.

МОНОЛОГ НОЧНОЙ ЛАМПЫ

Горит всю ночь, горит светло

души вольфрамовая нить.

Но раскалённое стекло

от бед земных её хранит.

И нежных крыльев уголки,

и серебристая пыльца,

и тонких лапок угольки,

мелькая, гаснут у лица.

От облетевших мотыльков

белеет влажная трава.

Мне слышен шёпот пауков:

«Ты не права… Ты не права!»

Непонимания ожог

пылает в миллионы ватт…

Кто и зачем меня зажег?

Кто виноват?

Кто виноват,

что мотылёк, стремясь ко мне,

к вольфраму огненной души,

бездумно верит в белизне

губительной и страшной лжи,

что тельца тоненький фитиль,

прильнув к стеклу, горит огнём.

Что нет в саду других светил,

а солнце выйдет только днём…

                          УДУМБАРА

Ты цветёшь раз в три тысячи лет, Удумбара.

Твой цветок незаметный не больше зерна

белоснежной горчицы, но волны нектара

источает оно… Говорят письмена:

Кто-то светлый грядёт. Как небесная кара

для одних, как спаситель от горькой вины

для других… Как же кстати, ты здесь, Удумбара!

Стебельки так упрямы, сильны и нежны.

Не существенно, в Токио, или в Киото,

в Вифлееме, в Сиднее, а может в Нигде

долгожданный и светлый появится кто-то,

с кем захочется рядом пройтись по воде,

с кем захочется сбросить вериги сомнений

и воскреснуть по первому зову: «вставай»,

и смотреть, забывая о множестве мнений,

как ходячая истина входит в трамвай

и стоит, ничего для себя не зацапав,

над тобой, с хула-хупом вселенной в руке,

мирит в баре за стойкой хохлов и кацапов

неразбавленным спиртом, а может саке,

крепким словом ли, силой небесного дара…

Говорят, подрастает такой эскулап.

Ради этих чудес на земле, Удумбара,

я сама раз в три тысячи лет расцвела б.

___

Удумбара (санскр.) – небесный цветок, дарующий благословение. Возвещает приход в мир священного Царя, вращающего колесо Дхармы.

МАРИЯ ЛУЦЕНКО.

Свободный киевский поэт, музыкант и фотограф. Родилась в мае 1978 года, училась, проживаю в городе Киеве. Первая публикация в журнале «Радуга» в 2008 году , а так же в альманахе «Каштановый Дом», Киев-2009. Последующие публикации в питерских журналах «Бег», и «Окно», альманахе «Жарки-Сибирские», интернет-журнале «Гостиная», журнале «На любителя», одесском журнале «Южное Сияние», а так же в других украинских и зарубежных интернет-изданиях. В 2013 году зачислена в Южнорусский Союз Писателей (г. Одесса).

2012 год, июнь: Гран-при в номинации «поэзия» на цветаевском фестивале «Над временем и тяготением» (г. Запорожье);

2013 год, апрель: Гран-при в номинации «поэзия» на фестивале «Антр-Акт Восходящего солнца» (г. Херсон);

2013 год, август: лауреат Корнейчуковской премии за подборку детских стихотворений «Эльфова башня» (3 место);

2013 год, сентябрь: Гран-при литературного конкурса III Международного арт-фестиваля «Провинция у моря – 2013» (г. Одесса);

2013 год, сентябрь: Приз зрительских симпатий и III место в литературном конкурсе Всеукраинского литературного фестиваля «Пушкинская осень в Одессе – 2013»;

2013 год, ноябрь: Гран-при в конкурсе «Золотой микрофон» в рамках литературной премии «Народный поэт» (г. Москва).

Самым главным достоинством и наградой за свой труд считаю наиболее удачно сложившиеся произведения.

Они могут поведать обо мне больше, чем моя скромная автобиография.