Илья Рейдерман
23.01.2011, 13:23




 ИЛЬЯ РЕЙДЕРМАН

  Ощущение тепла...
Настоящего, живого.
Того самого, забытого нами.
Не обжигающего, но согревающего и врачующего.
Оно возникает у огня и от огня.
Променявшие его на комфорт цивилизации, упрятавшие огонь в металл, изгнавшие его из своих квартир, мы всё  ещё помним о нём.
Ещё узнаём...
Ведь ощущение тепла появляется где-то внутри, в средостенье: в сердце ли, в душе ли...
Появляется там, где хранятся воспоминания о былых временах, когда живой огонь не был диковинкой.
И оттуда уже, проникает в кровь и разливается по всему телу.
Такова особенность его стихов, сила его поэтического слова, которое сродни огню.
Читая и перечитывая его, ты сам не замечаешь, как согреваешься, и в глазах появляется особый блеск, словно отсвет от  огня, который согрел и оживил, и возродил к жизни старые мечты и надежды, и дал силы новым...
Дорогие друзья,  позвольте пригласить вас к настоящему живому  источнику тепла: на страницах Творческой Гостиной Diligans поэт Илья Рейдерман.




Хоть знаю, что сегодня на обед,
и где я буду в шесть часов, к примеру, -
но в череде событий даже бред
вдруг обретает логику и меру.
Неужто всё предопределено?
Конечно, ты умрёшь, но неизвестно,
когда. Возможно, умер ты давно -
а всё же занимаешь чьё-то место.
Порой за мысль мы принимаем вздор
и любим тех, с кем в безнадежной ссоре.
О, эта жизнь, попавшая в зазор, -
Как трудно ей понять себя в зазоре!
Должно быть, Бог - не физик, а поэт.
Детали мира не пригнал он плотно,
и потому сквозь щели виден свет,
бог весть откуда льющийся свободно.
И хоть мы не глядим в просвет небес,
и верим новостям, и счёт ведём минутам, -
жизнь может - вопреки всему - быть чудом.
Есть в шатком мире - место для чудес.



РОЖДЕСТВЕНСКОЕ УТРО

Зимы дождливой истина гола.
Но жизни новой жаждет каждый сук.
Ликующе звонят колокола,
и влажный воздух держит каждый звук.
Журчит вода из водосточных труб.
И чудится везде такая ширь!
Ну что же, пробуй сущее на зуб,
не прозевай его, не растранжирь.
Не пропусти! - возносит ноту Бах,
присутствует неслышно в мире - Бог.
Ведь что-то происходит в небесах,
хоть вряд ли ты увидеть это смог.
Как будто пред тобой была стена,
был в этой жизни пасынок - не сын,
но - нет стены и смерть побеждена.
Как всё переменилось в миг один!
Хотя пейзаж и сумрачен, и наг,
а всё ж беда - как будто не беда,
исчезла тяжесть и уходит страх...
Звонят колокола. Журчит вода.



И пронзён какой-то мыслью странной,
я остановился на Гаванной,
и гляжу, как будто сквозь стекло,
силясь догадаться, что ушло.
Жизнь ушла - а я и не заметил.
День ведь был не пасмурен, а светел,
да и потерялась - не игла:
жизнь ушла - как бы и не была.
Это ведь случается со всеми.
Вот идут прохожие - и время,
то, в котором все они - идёт.
Что же видишь - множество пустот
вместо глаз и лиц родных, знакомых?
Что не взгляд - не ты, не тот! Всё - промах!
Пыльный город. И осенний свет.
Те - далече. Тех - на свете нет.
Ну а ты, на улице стоящий -
в настоящем ты? И настоящий?
Или - словно прилетел в ракете,
и как будто на чужой планете,
и во времени совсем другом -
сквозь стекло глядишь на всё кругом?



                                Хочу пошелестеть словами -
точь-в-точь как дерево листвой.
Впивая тишину - корнями,
стволом - небесный лад и строй.
И сам я - не расстрою лада.
И ветви взмах - оркестру знак!
Услышу музыку из сада
эдемского! Да будет так,
как в первый день. Ещё жива,
еще не вовсе позабыта,
всему живущему открыта
природы речь (что ей слова!).
И этой музыке внимая,
божественную ноту для,
забытых слов не понимая,
стою, листвою шевеля.
А если вдруг строка родится,
то рождена она не мной,
а мимо пролетевшей птицей,
землёю, ветром, тишиной…



О чём же волны шепчут, умирая,
по синю морю нагулявшись всласть?
О том, что жизнь - хоть без конца и края -
в итоге нужно к берегу припасть.
Обнять, всей грудью о него разбиться,
отдав себя, забыться как во сне.
И этот шум бесформенный, что длится -
передоверить ли другой волне?
Ах, в нём и ликование, и всхлипы,
все звуки, ноты, нежные слова,
что, может быть, и мы сказать могли бы,
что говорит волна, пока жива.
Какой привычно городили вздор мы!
Но вслушаемся в эту моря весть,
в ритмичный всплеск и тихий шум без формы,
благословивший всё, что в мире есть.
В волнующий и неумолчный шепот,
который, ничего не утая,
как будто бы передаёт нам опыт
просторного, как море, бытия.



Одесса и осень - рифмуются очень.
Не жаль ничего им. Всё бросим. Всё минем.
Всё - жёлтой листвою над мостовою.
О, ветви и небо! О жёлтое с синим!
О, дерево с морем - и жёлтые склоны.
Что делать влюблённым - встречаться? прощаться?
Ждать часа, чтоб мир стал, как прежде, зелёным?
Грядущего часа? Последнего часа?
Ах, жёлтое с синим. Одесса и осень.
Последняя ясность. Последняя ласка.
Твоей красоты никогда не износим,
она на холсте - как застывшая краска.
Художник задумчивый пишет картину,
тона подбирает, с натурой сверяясь.
…Тебя задержать всё ищу я причину,
с уходом твоим неизбежным смиряясь.
Не время ещё безнадежностям зимним.
Мы живы ещё - вопреки испытаньям.
Постой же, мой город! Будь жёлтым на синем.
И осень постой - как воздушное зданье.
Ты, жёлтое, вечно. И синь загустеет.
…Уходят друзья. Прохудилися крыши.
Захлопнуты окна. И город пустеет.
И падают листья всё тише. Всё тише.


ПРОЩАНЬЕ С МОРЕМ

А день последний - вправду даром был.
И ветер дул, и солнышко светило.
И море тоже проявляло пыл,
шумело и волною в берег било.
А я прощался с ним и уходил,
я по крутому поднимался склону.
И обернувшись - я на миг застыл:
вдруг стало море тёмное - зелёным!
Внизу как будто изумрудов груда -
и синь такая в небесах над ним!
И да пребудет мир необъясним,
даруя тем, кто зряч, мгновенье чуда.


Ветка с сухою листвой, отразившись в зелёном стекле,
зазеленела. О, эти волшебные стёкла!
Воображенье, и ты таково. Всё на земле
преображаешь, покуда мы ходим вокруг да около.
Покуда мы ловим от нас ускользающую суть,
её ты являешь: вот жизнь в цвету, на пределе.
Сущее живо, пока совершает путь -
в воображении ль нашем, на самом ли деле...
Покуда преображается, временем взято в плен,
листья роняя свои, страдая и умирая,
чтобы рождаться вновь, побеждая тлен,
чтобы шуметь и цвести, доходя до края
и волной переплескивая через край...
Ах, тогда даже старость, даже зима - не пораженье!
О, бытие многоликое, радуй, играй,
не убывай, проходя, играй хоть в воображенье.
Этот камень, пожалуй, не меньше нашего жив
И замёрзшее дерево - по-настоящему живо,
А человек, что живым притворяется - лжив,
и в бессилии миру помочь улыбается криво.
Что случилось с ним? Треснуло воображенья стекло -
и он видит лишь факты, упрямо тряся головою?
...Нет, покуда мы живы - нам даже и в холод тепло,
машет ветка сухая своею зелёной листвою.



Я с вами прощаюсь, ручные синицы.
Меня вы забудете наверняка.
А впрочем, и помнить не стоит их, лица -
рука вам нужна, человечья рука...
Но может быть, всё же не в зёрнышке дело,
что клювик с руки осторожно берёт,
а в том, чтоб и наша душа осмелела,
оставив заботу, готова в полёт.
Чтоб не было вялости и безразличья,
чтоб птичьею стала она хоть чуть-чуть.
Ах, ветреность птичья, естественность птичья,
готовность в любую минуту вспорхнуть!
Готов поменяться с тобой я, синица,
и мёрзнуть зимой, и слегка голодать,
но знать: я крылатый комочек, я птица,
и ведома мне бытия благодать.


Увы, уже не с губ
мёд этой жизни пью,
но всё ж не полутруп, -
отвечу бытию.
Поймаю неба взгляд
в голубизне меж туч.
Ну что же, что закат?
Горит последний луч!
Во все глаза гляжу,
вбираю воздух ртом.
Не лёгкими дышу -
всем смертным естеством!
И, жажды не тая,
ещё смотрю вперёд.
… Как пчёлы бытия,
мы собираем мёд.
Не нам ли надлежит
постичь добро и зло,
пока ещё дрожит
прозрачное крыло?..


Очень рано. Вставать ещё жалко.
Длить бы тонкую ниточку сна.
Но грохочет бетономешалка,
воздвигается будней стена.
Нужно встать, не ворчать и не охать,
повседневные делать дела.
Деловитый докучливый грохот,
нескончаемо воет пила...
И пора погружаться в заботы,
о насущном тревожиться дне.
Ах, какие хрустальные ноты
в оборвавшемся слышались сне!
Ты, душа, их тихонько напой-ка,
и забудь поскорее о том...
Эта жизнь - бесконечная стройка.
Строим дом. Только в нём - не живём.


И если я умираю,
я дверь во тьму отворяю,
гляжу до боли в глазах,
одолевая страх.
С собой не играю в прятки.
Как будто жажду разгадки,
надёжнейшего ответа:
последней тьмы или света…
Но нет последнего знанья -
есть только трепет сознанья,
живого пламени трепет,
что формы предметов лепит .
Не всё исчезнет со мною,
с моею жизнью земною:
деревья останутся, море,
живущее на просторе
всё сущее в свете дня…
Но как они - без меня?



ДВА ГОЛОСА

Как трудно, Господи, как трудно...
Как чудно, Господи, как чудно...
Два голоса. А вместе - жизнь моя.
Так и живу, от мира не тая
ни горя и труда, ни радости и чуда.
Два голоса. Как ни было бы худо,
всё думаю, что мир не так уж плох...
Два голоса - как выдох и как вдох.
Как ночь и день. Как жаркий свет - и тени.
Страданье - и любовь. Двух голосов сплетенье.
Мелодия, в которой жизнь и смерть.
Ах, жить бы, не скупясь и не итожа...
И пусть порой трудна земная ноша,
но как чудна небесной выси твердь!..


Зачем стихи? Ведь нашей жизни проза -
не музыка, увы… Скорее - стон.
Поэт не слышит нашего вопроса.
Он ворожит - и сам заворожён.
В его строке - деревья, реки, птицы,
бегущие куда-то облака,
всё сущее - желает с далью слиться
и в этом мире быть наверняка.
И камень - твёрд. И древо - зеленеет.
Огонь - горяч. Любимый - божество.
Всё в мире - слово тайное имеет
и нам готово высказать его.
Что сказано - навеки остаётся.
Надёжно мир стоит - ведь Слово в нём.
… А мы-то, мы - почти канатоходцы,
шатаясь, балансируя, живём.
И то, что говорим друг другу - шатко.
"Всё в мире относительно!" - твердим.
Не осеняет разве нас догадка,
что жизнь без Слова - улетит, как дым?
Зачем поэт? Его строка - под током.
Коснись - забьёшься рыбой на песке,
забыв себя. И о разлуке с Богом
вдруг отчего-то вспомнишь ты в тоске.
И мир увидишь словно бы впервые.
Он говорит с тобой - ответь и ты!
… Вмиг позабудешь фразы бытовые
и рот откроешь в муке немоты.


Бог - это просто тишина дыханья.
Прислушайся - неслышно дышит Он,
но мир колеблется подобно ткани,
подобно занавеске у окон.
Пока охватывает вещи трепет,
они - живые, дышат в такт с Творцом.
Его дыханье эти формы лепит.
Материя становится лицом.
Немых камней неловкие улыбки,
глаза деревьев, что глядят, кося...
В них исчезающий, стыдливый, зыбкий
намёк на то, чего сказать нельзя.
Но внятны нам не эти лица - спины,
вещей, всё ощутимое рукой.
Шершавая поверхность - не глубины,
не тишина дыхания, покой.
Не оттого ли пролетают мимо
слова, ушей коснувшись лишь едва?
А то, что мы высказываем - мнимо,
совсем не то, чем эта жизнь жива.


Осенние ветры нежданны.
Трясутся от страха каштаны,
на землю роняют плоды.
Хрустят под ногами скорлупки.
Как жизни мгновения хрупки!
Как недалеко до беды!
Но не соглашаясь с дождями,
вождями, ТВ-новостями,
мы всё же участвуем в драме,
свершаем и свой переход
из лета - в осеннюю пору.
И радоваться ли простору,
что вдруг открывается взору -
сквозь ветви узрев небосвод?
Чему ты нас учишь, природа -
что осень есть истина года?
Листва улетает, шурша.
И грустно душе отчего-то.
И горло сжимает свобода,
пространством пустынным страша.



Не ешь, не спи, художник,
а заодно - не пей.
Расти, как подорожник,
летай, как воробей.
Стихи в уютной клетке
не пишутся, увы.
Вспорхни, как птица с ветки.
Твои пути - кривы.
Вот день прошёл - и нету.
Да ты и сам - фьюить!
Ищите у поэта
оборванную нить.
В строку стихотворенья
он вставил этот день.
Тут и ветвей движенье,
и облако, и тень...
Вся жизнь - картиной в раме.
Зарифмовал. Сказал.
И узелок на память
тихонько завязал.
И снова где-то рыщет.
Его голодный взгляд
для чувства ищет пищу,
и малой крохе рад.
Как холодно зимою!
Как голодно ему!
Дорогой бы прямою -
да в сытую тюрьму!
Но в перья клюв зароет,
чтоб зиму переждать.
Ночь - облаком прикроет,
а утро - благодать!


                                                      Людмиле Шарга

Пред лицом вселенской тьмы,
перед безглазой пустотой –
что можем? Вправду ль мыслим мы?
Поглощены ли суетой?
Неужто мир настолько прост,
и ты на жизни пир – не зван?
…А небо тёмное без звёзд -
как будто выключен экран!
Изобрели мы фонари,
и наши ночи - ярче дней.
А тот огонь, что в нас внутри –
не жжет и светит всё бледней.
- Ты где? - Я в трепете огня,
что жжёт и рвётся из меня.
- Но в силах ли дрожащий свет
ближайший осветить предмет?
Увидеть нужно – и назвать,
и друга милого позвать,
и воедино всё связать,
и слово честное сказать.
25.12.10.

- Ты не был в этот миг со мной!
- Но был ли я в самом себе?
В юдоли этой был земной?
Как гвоздь - по шляпку – был в судьбе?
- Ты не был в этот миг со мной!
- Да, словно выключился вдруг.
Усталость, вставшая стеной
из ваты. Увязает звук.
И – полусон ли, полуявь?
Как в ванне – тёплая вода.
Расслабиться, пуститься вплавь
в полудремоту, в никуда.
Но где же мы – когда нас нет?
Не энтропия ли – наш враг?
Мы - как рассеявшийся свет,
который не развеет мрак.
И ты уже не видишь лиц.
Предмет обгладывает тьма.
Мир – без отчётливых границ.
Где мысли свет, где свет ума?
Чадит оплывшая свеча.
Не веселись и не скучай.
Но капля воска – горяча, -
вдруг обжигает невзначай.
25.12.10.

Осенние лица – как жухлые листья. Им трудно
на ветке держаться, их будущее так смутно.
Бодрятся, в походке и в голосе - чудится фронда.
А всё же - как с плёнки затёртой из Госфильмофонда.
Нечётки черты (да и души – изрядно помяты).
Как будто бы издалека – и улыбки, и взгляды.
О, эти высохшие, эти чистые лица.
Они устали, должно быть, и радоваться, и злиться.
И в ветре холодном в небо взлететь – готовы.
Жизнь - и не снится уже. (Но об этом – ни слова!)
А ждёт ли их небо? Быть может, минута полёта.
Мгновенье свободы. Одна лишь минута – всего-то.
Всё бросить, забыть, наконец, об обедах, обидах.
О, этот последний, томительно сладостный выдох!
Все долгие годы - так цепко держали заботы.
Учиться свободе у этой бесстрашной природы.
Уже ни за что не держаться, всё разом бросая.
Меж облаком серым и лужей внизу - зависая.



Ну а день-то, ну а день-то каков!
Как подсвечен нижний край облаков!
Вот слепящая, как солнце, кайма.
Зимний день сошёл, должно быть, с ума.
Не тоскует – что ему холода!
Он ликует, он горит без стыда.
Он на серую грунтовку холста
бросил небо, землю, снежный простор.
Серебрится и сияет, чиста,
эта даль. Ну а всё прочее – вздор!
Вздор – заботы и болезни, хандра.
В суете ли охмуряющей - суть?
Этот день, что так прекрасен с утра,
неужели хочет нас обмануть?
И не скроет облаков пелена
свет светила, что незримо пока.
И внезапная небес глубина
намекает нам, что жизнь – велика!
Велика. Но так от нас - далека!
Хоть и ближе ничего нет для нас.
До неё бы дотянулась рука –
лишь скажи два слова: «здесь и сейчас»!
Где ты? Кто ты? Ты и вправду ли – здесь?
Ну а день – не утаил себя – весь,
несмотря на хмурь и зимнюю хмарь,
вписан в космос, в бытие, в календарь…
21.12.10.




О чём вы все поёте одичало,
певцы конца? А я – певец начала.
Пора концы с началами связать,
чтоб слово многотрудное сказать.
Жизнь, как бутылка выпитая, – на пол?
И человек – безбожно пьян, – заплакал.
А, может быть, - вне власти всех начал –
как дикий зверь, утробно закричал…
Любой, кто предал прошлое – мертвец.
Ведь там, в начале самом, – мать, отец,
земля, что несмышлёнышей держала,
весь мир, что в колыбели нас качал,
всё то, что, с нами жило и дышало,
чему своей ты жизнью отвечал.
И если ты живой, то жизни – мало.
И – в подлинности Слова и Лица –
началам верь. И начинай сначала.
Всё ново. Всё впервые. Нет конца….
19.01.11.


Не выше, и не ниже я растений,
я только существо – не божество.
Любой цветок среди пустыни – гений.
Всё, что живёт - имеет естество.
Естественно оно - ибо на свете
есть в самом деле, - не жалея сил,
всю сущность вкладывая в формы эти,
пока огонь безумный не остыл.
Живая жизнь – живёт, не рассуждая,
живёт, как ей повелевает страсть.
…Но в нашем небе – птиц железных стая.
Но в нашем море – рыб железных власть.
Но в нашем мире - в проводах железных
запуталась крылатая душа.
К чему она? Забыв о звёздных безднах,
мы, по асфальту шинами шурша,
спешим. Среди железа и бетона,
среди пестро раскрашенных пластмасс, -
Ты, робот, тычешь в кнопки полусонно,
да и живёшь, не поднимая глаз.
Чтоб, заглянув в глаза, не угадали
твою от нас скрываемую суть:
не человек! Из кремния и стали!
Да биомассы гаденькой – чуть-чуть.
14.01.11.




Век-волкодав

Пока мне глотку не набили глиной,
я дочитаю этот список длинный.
В нём Пушкин, Гумилёв и Мандельштам.
И гонится за всеми по пятам
уродцев улюлюкающих свора,
все те, кого лепил бездарно век,
кто принял рабское ярмо без спора.
С собачьим сердцем - чёрный человек.
И – пистолет. Он - гончая собака!
Ты не из тех, кто пополняет полк?
Ты смеешь мыслить? Ты чудак, однако,
да и чужак. Ты враг, ты волхв, ты волк.
Куда бежать от века-волкодава?
Столетье за столетьем полистай –
везде рифмуется со смертью - слава
под тот же самый лай собачьих стай.
Куда бежать? Закутаться бы в шубу
степей, тайги, пустыни - со следа
погоню сбить. Как этот воздух любо
пить полной грудью, жадно, без стыда.
Вдохнёшь его - весенний, зимний, сладкий,
густой, тебе ниспосланный с небес…
А выдох – мысль или стихи в тетрадке.
И жизнь – взаправду - чудо из чудес.
Но разве всем доступно это чудо?
Он жизни хмель пьёт, видите ли, всласть,
ну а у нас - законы, грипп, простуда,
заботы, деньги, выборы и власть.
Поэт сегодня – пёс. Мы все – не волки.
И – равенство! Никто ни друг, ни враг.
Всё перемелется, как в кофемолке.
И век наш – благ. Он поднял белый флаг.
К чему нам чудеса? Смущает чудо.
Пусть льётся жизнь - водою в решето.
…Стихи порой написаны не худо.
Ну а поэта нет. И всё - не то.
15-16.12.10.



В усталой Вселенной, затёртой до дыр,
где люди блуждают в пустыне -
в объятиях наших рождается мир,
и всё совершается ныне.
Жизнь – вечная новость. Дыши – кто живой,
живи, обнимая живое,
дряхлеющий мир обновляя собой,
рискуя своей головою.
Разумны машины. Безумна звезда –
ведь светит, себя же сжигая!
Сгорит. Но останется свет – навсегда,
как весть, бесконечно благая.
Смерть – это свобода (её Абсолют!)
Жизнь - дар – (возвращаем обратно!)
Всё врут логарифмы! А рифмы – не врут,
хоть что говорят – не понятно.
Но всё же попробуем толком прочесть –
покуда золою не станем.
Ведь если на свете хоть что-нибудь есть,
- есть лишь в напряжении крайнем.
В предельном усилии (выдох и вдох,
и неутолимость объятий…)
А если покажется: мир этот плох,
не мы ли в том – всех виноватей?
В усталой Вселенной, затёртой до дыр,
где люди блуждают в пустыне -
в объятиях наших рождается мир,
и всё совершается - ныне.
Всё – ныне, сейчас, в этот час, в этот миг
рождаешь, а, может быть, губишь.
Гляди: мирозданья ликующий лик!
Ты видишь его – если любишь.
4.09.10.



Солнце после дождя. Солнце после дождя.
Счастье – оно не сразу. Но всё же – чуть погодя.
Может, за тёмными тучами скрылась твоя душа –
всё же к чему-то лучшему прислушивается, не дыша,
всё же на что-то надеется, верит (во что – бог весть).
Знает, должно быть, истину: солнце на свете – есть!
Солнце после дождя – это природы закон,
или каприз погоды, случай, прекрасный сон?
Если б не эти сны, если б не луч случайный,
пасмурной жизнь была бы, скучною и печальной.
Хмурая хмарь разойдётся, схлынут унынье и страх,
свет из глубин пробьётся и засияет в глазах.
Это – закон природы? Мир – изначально хорош?
Чудо – дитя свободы, приходит, когда не ждёшь.
Чудо – бога причуда, дар тому, кто готов
жизнью своей ответить на любой из его даров.
Солнце после дождя. Солнце после дождя.
Счастье – оно не сразу. Но всё же – чуть погодя.
3. 09.10.





Эти крупные, яркие звёзды в Крыму!

Эта влага, что светом оденет плоть!

Вот и счастье, которого я не пойму.

Вот и ночь, что её даровал нам Господь.

И волна не шумит – замирает волна,

всё застыло торжественно, словно в мольбе.

Открывает свою глубину тишина,

та, что в жизни, и в смерти, и в нашей судьбе.

…То, что скажешь ты мне – знаю я наперёд.

Утаим это слово – хоть смысл его прост.

И лежит оно тайной на губах этих вод,

и трепещет в извечном молчании звёзд.

Это слово – не им ли Вселенную Бог

сотворил (красоту  - до Добра и до Зла)?     

И его я всей жизнью сказать тебе смог.

И его ты - всей  жизнью -  произнесла.

К изначальному Слову мы причастны с тобой

в эту ночь. К изначальному духу Творца.

Даже море притихло - не плещет прибой.

Есть начало всему – да не будет  конца…

                          4.09.10. 




Об авторе:  Илья Рейдерман – поэт, мыслитель, культуролог. Родился в 1937 году. Автор множества публикаций в одесской, украинской, зарубежной печати, автор нескольких книг поэзии, в. т.ч. «Миг» (1975 Кишинёв), «Пространство» (1997, Одесса), «Бытие» (2002), «Земная тяжесть» (2007), «Одесские этюды» (2010). Член Одесской областной организации Конгресса литераторов Украины (Южнорусский союз писателей).

Ссылки на другие ресурсы:

Сайт Южнорусского Союза Писателей

http://avroropolis.od.ua/reyderman/index.htm

журнал "Самиздат"

http://zhurnal.lib.ru/r/rejderman_i_i/


http://ilyaray.livejournal.com/




categories





















































































































Категория: Поэзия. Том II. | Добавил: diligans
Просмотров: 1170 | Загрузок: 0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]