| 04.04.2014, 14:28 | |
ЮЛИЯ КОТЛЕР
*** Уже не жизнь, а просто слово, Наполненное тишиной, Горчащей в ложечке столовой. Три раза в день. Всё решено...
Как порицанье из рецепта – За час до сна, и вместо сна – Латынью выписана цепко Моя аптечная весна,
Разбавленная терпкой стынью, Прозрачным отблеском зимы. Часопесочную пустыню Пересекает только миг
Чудеснейшего исцеленья – Длиною в самый тихий вдох И выдох дремлющей вселенной, Прописанный врачами до...
До наступленья дня – по ложке Столовой. Словно сон дурной, Наш мир, где каждому положен Рецепт с горчащей тишиной.
Монолог Дориана Грея Я – зеркало. В зеркале. Вне поля зренья. Больше не будет потерь. Толпы зевак. Началось представленье. Полон бурлящий партер.
Английской булавкой любовь не уколет В самое сердце меня. Я не боюсь больше Бога и боли, И золотого огня.
Пишите рецепты, готовьте отраву. Противоядье во мне – Сердцем изысканным и богоравным Спрятано прямо на дне
Прекраснейшей бездны, чьё имя – Мгновенье. Жизней не девять... А жаль! Люди, завидуйте самозабвенно – Острым оскалом ножа.
Я буду глядеться в себя до искристых Галлюцинаций. Потом Пусть снизойдёт Божий сын иль антихрист, Или вселенский потоп.
Мне дела не будет. Из ложечки чайной Солнце до капли допью. Шёпот повсюду: он необычайно Ликом прекрасен и юн.
А что до души? Так она лишь игрушка Для Кукловода. А ты Смог бы бессовестно смело разрушить Прочные стены святынь?
Иль всей твоей воли хватает на выдох Перед последним пари? В зеркале – Я – не теряю из вида Каждый твой тайный каприз.
*** Я отвыкаю от всеночных Диктовок из открытых ран, От обжигавших позвоночник Стихов, стремившихся за грань
Дозволенного кем-то свыше, А может, чем-нибудь земным, Гнездо из незабудок свившим В ладонях пепельной зимы.
Из нервов и противоречий, Из музыки и тишины – Стихи – целебные увечья И отравляющие сны.
Когда-то знавшие блестяще Меня почти что наизусть, Они теперь под гору тащат Камнеподобную грозу –
Тяжёлую и налитую Гневливым гулом и виной – За то, что вечно протестую, За то, что только «что» и «но».
Они молчат и не тревожат, Не бьют во все колокола. Не чувствую озябшей кожей Их неподдельного тепла.
Лишь иногда разбудит эхо- Двойник забытого Вчера Искринкой ветреного смеха, Чтоб сочинялось до утра.
*** Если б у Бога не было нас, он бы, пожалуй, и не был Бог. МАРИНА МАТВЕЕВА
Одиночество – Божий ген В нас, вне нас и всегда над нами, В ядовитой слепой пурге Проступающий письменами
Крови памяти мыслей шор. Со спокойствием фармацевта Отпускает Он боль и шок Без сомнения и рецепта –
Всем и каждому по чуть-чуть, А кому-то – совсем с лихвою. Даже если не по плечу Ноша – с поднятой головою
Заставляет идти вперёд, Делать вид, что идёшь и веришь, Наплевав на душевный гнёт, Незаслуженные потери...
Это просто извечный быт, Проходящий сквозь нас и мимо. Бог последним словцом добил Хитромудрый кроссвордик мира –
Из шести драгоценных букв По вселенским горизонталям: Есть ЛЮБОВЬ, остальное – бунт, Послесловия и детали,
Незначительные, как жизнь, За которой по расписанью Только смерть. Априори лжи – Воскрешение не спасает.
Анестетик наш – суета, Отвлекающая от боли. А Ему одиноко так, Что хоть волком... Да что там – полем
Обожжённым стонать и выть От бессилия и гордыни. Понимает и Он, увы: Всё – тщета и осадок дымный.
Есть забвенье и вечность, но Ужас в том, что в тюрьме Вселенной Есть единственное окно, Приоткрытое в размышленья
Человеческие. От них Даже Богу бывает страшно. Люди – просто Его дневник – Недописанный и вчерашний –
До того, что хоть вены рви. Только Богу суицидальность Недоступна. Опять, увы: Каждый в свой же капкан. Банально...
И прозрение есть итог: Каждой клеточкой в нас стеная, Одиночество – это Бог – В нас, вне нас и всегда над нами.
* * * В нашем мире где всё – асфальт: Мысли взгляды и даже воздух, Бог зачем-то сердца позвал В эти тернии, в эти звёзды. Тонкодумающим легко: Что раздумья – не горб, не рана – Попривыкнется. Ни о ком Не помолятся в лоне храма. Не стигматами – так струной, Пробивающей даже стены. Между странностью и страной Грань стирается постепенно. Выворачиванье сердец Наизнанку в жемчужной пене Перед стадом. Когда конец Представления-преставленья? Выворачиванье души – Не суставов – больней и горше. Хромота, перелом, ушиб – Лишь телесное, но не больше. И пронзает нас горячо, Тоньше медленной лунной бритвы: Бог все наши стихи прочёл, Как неслышимые молитвы. И талант не вернёшь назад, Как ненужный смешной подарок. Навсегда – это наугад. Это словно скольженье пара. В нашем мире, где всё – за край, Где абсурд, к сожаленью, вечен, Божьи дудочки мы – играй! Но за что Ты нас изувечил?
*** Счастье – вспышками электрошока... Вечность – слишком, неделя – не то. Всеземельно крадущийся шёпот – Просто точка, таящая ток.
Переход от забавы к забвенью – Содроганье тишайших дверей, Крепко запертых от вдохновенья, Самых прочных засовов верней.
Безнадёжность – страшнейшая кара, Сотворённая Богом для тех, Кто совсем не боится пожара И привык к золотой темноте
Одиночества и одичанья. Искры скорпиосолнечных жал... Если счастье имеет начало, То оно незаметно. А жаль.
Жаль холодных зрачков циферблата, Созерцающих только финал. Для усопших – молчания злато, Поминальная горечь вина.
Оглушающий ливневый шёпот... Разбивается солнца стекло. Счастье – вспышками электрошока – Между жизнью и смертью надлом.
Чудовища Поэтам и прочим сумасшедшим
Сердцеглазые, столикие, печальные, Начинённые мирами, как взрывчаткою, На ветру бесповоротности качаемся, Упиваясь смехотворнейшими счастьями. И срастаемся цепями горькой нежности. Дрессированные звери на манежах так – Через огненные кольца. Люди тешатся… Мы двоякие. Мы вечно – хлеб и зрелище. А сердца у нас жестокие, но только лишь Потому, что мы полны чужой жестокостью. И сквозь спины, зарешёченные стойкостью, Как сквозь окна, мы насквозь – и бьёмся стёклами. Пересмешники, скитальцы, мимы, беженцы. Обнажённые душой, как неизбежностью, Мы в объятья неба кутаемся снежные, И сшиваем вены маленькой надеждою. Чудо-чудища чудесные и чёрные. Караваны крыльев по пескам…. Ещё! Ещё! Путешествие длиною в жизнь. Прощёнными Станем мы за полосою обречённости. В цирки ужасов нас, в зоопарки, в камеры! Лес волшебный наш застройте смертью каменной! Но по миру тайно шествуем веками мы. Мы – сердец и мыслей сон и содрогание.
ПРЕВРАЩЕНИЯ ГОРОДА Янтарной сущности с царящим в сердце солнцем Под роль булыжника подстроиться непросто. Кафкажучок вползал захватчиком-тевтонцем В шипящий ад многоквартального нароста.
Он видел камни, набухающие небом, Гротеск модерна и гримасы лун неона. Слезилась вбитая в вечернесть древним гербом В размытой мгле зодиакальная икона.
В ночь город стряхивал капризный флёр парижский, Косматым оборотнем рыскал в гуще мрака. С утра паясничал, смеялся, плёл интрижки И жал ошпаренные клешни лета-рака.
Под дулом знойного июльского бесплодья Спасал куски архитектурного таланта: Четыре неба обрамлял бетонной плотью Пустивших корни вниз и ввысь домов-атлантов.
С приходом осени прощался с волосами. Линяя, сбрасывал октябрьский шумный отцвет. Читал в тиши с полузакрытыми глазами Сны о предчувствуемом ветреном сиротстве.
В корявой нежности натурщиц многоруких Он забывался и терял пространный смысл. И с каждым режущим клевком грачей-хирургов Освобождался от значений, форм и чисел.
Дожди ангинные плелись по пыльным плитам, Над пеплом золота сплетая паутину. В тумане намертво со стоном моря слитом Закат кровавый замышлял свою путину.
И город жил.… Как заточённый шизофреник Он выбирал себе тела, чины и крылья. Дни-акробаты, злясь на паперти-арене, Абракадаброй веских сальто воздух рыли.
Кафкажучком вползала я в булыжный короб, Янтарной памяти начала не теряя. Я превращалась в город, ощущала город, Владыке грёз его же тайны доверяя.
*** Здесь ни персидских, ни арабских Времён, ремёсел и ремней. И стрелки кажутся ровней, Когда без цифр. Крылатей краски. Здесь рифмы ластятся ко мне.
И лоб приравнивая к небу, Я укрощаю облака Таблеткой, как мигрени, как Проворной муки глупый ребус, Земле завидуя слегка.
И я почти неуязвима. Почти. Барханы, паруса… О как приятно прогрузать В свои же тени! Уловима Неуловимость на часах.
ЧАСЫ И ЧЁТКИ На ощупь время – гирька гальки гладкой. Либо Лик. Из переплавленных глубин и глыб. Оно ваяет головы и главы, А после – головешки и глаголы. Иголкой Горькой Расставляет знаки. Значит – Проклюнулись птенцы Арабских цифр Из скорлупы древнейших И крупнейших Часов. Число Под пальцами затёрлось… Глазами чёток Чётко Смотрит совесть. Пять стрелок – Ни секунды не секундных. Откуда Трели Краденой кукушки? Как гладко время! И на ощупь рельсы… Подушечками пальцев Дышат стрелки.
МЕЖЖИЗНИЕ Одну из девяти кошачьих потеряв, А может, через жизнь легко перешагнув, Стоточьем завершив бездумных строчек ряд, Поставлю запятую всё-таки одну.
И этой запятой, как когтем зацеплюсь, Повиснув весом всем над бездною листа. Расширятся зрачки в тисках роскошных люстр, И, несмотря на страх, захочется блистать.
А жизней у меня – четырежды по две. И сердце, подскочив до уровня виска, Затараторит степ, подобный стуку в дверь. А в комнате без люстр зачем меня искать?
Я помню молоко, что выучило жить, Разворотив язык, сняв мясо до костей. Порой по жилам жар расплавленный бежит, И кроме тёмной боли, нету новостей.
Но нынешняя я на цыпочках в весну Крадусь, не осознав – жива иль не совсем. Мне небеса в глаза всю синь свою плеснут, С подтекстом кислоты, чтоб не забыть дилемм.
И прежняя душа, разбитая на дни, И когти новых лап, готовые к войне, Зацепки запятых, сердцебиения нить – В межжизнии парю и знаю: смерти нет.
ЗЕРКАЛО НАРЦИССА Я себя нахожу в возносящейся мгле Ренуара: Та же музыка, те же глаза с поволокой печали. Проношусь сквозь триумф чернобархатных зонтиков-арок, И в алеющий вечер мечты окунаюсь плечами.
Вы узнали меня? В небесах позапрошлого века Я собой любовалась, в огромность лазури не веря. Сердце слушало щебеты сна, но не слышало эха. Лишь два облака летних на веки ложились, как перья.
Крылья грёз набухали полынным чарующим стоном… На сплетении радужном, пташками рая воспетом, Солнце сонное, не торопясь, восходило бутонно. На губах поцелуй тишины млел персидским щербетом.
Это я. Снова я. Акварифмы так льнут к акварелям. Я рождаюсь из пепла, из липкого лютика сплина. Там, где звёзды к вершине ночной глубины пригорели, Васильковая дымка кружит над намёками линий.
ЗЕРКАЛОГИЯ
И ты, Брут? Кругом лицелужи. Они врут До сердца и глубже. Дворецкий спокоен в своём мышьяковом углу.
Старик глуп. Анфас бледный тычет В лубок, в глубь Подстреленной дичи… Кокотка лукавая чинит в антрактах свой лук.
Взлететь? Сметь? У Льюиса в роще Легка смерть, А жизнь – ещё проще. Ищите! Бог в помощь. Харона приставьте к веслу!
*** Не 33 и не Голгофа. Не муки крестные, не бой. Но скорбью проступает в строфах: Невыносимо быть собой.
Собою. Без антрактов. Вечно. Хотя и вечность – просто миг. Я из числа небезупречных, Подозревающих, что мир
Лишён обещанного счастья, Таящегося только в нас. А за пронзённые запястья Уже заплачено сполна.
Невыносимо быть собою – Сплошным вопросом – от и до. Солдатом, не готовым к бою, С небес сорвавшейся звездой.
Быть сердцем, бьющимся волнами, И возрождающимся вновь. И мыслящим: вода познанья Не превращается в вино.
Венец бессонниц и раздумий – Терновый каждодневный Бог. Наверное, Христос не умер, А просто стал самим собой.
На время, лишь до воскрешенья, До осознания Небес Седьмых, таких несовершенных В нектарном бархате завес.
И сквозь меня стигматы шепчут, Зрачками сукровиц скорбя: Как тяжело бежать навстречу, И невозможно - от себя!
СердЦЕННИК – Ты когда-нибудь видел сердце? Это – кулак, залитый кровью! Цитата из х/ф «БЛИЗОСТЬ»
О пламенный мотор! Моток Всех ведомых-неведомых Переплетений. Мотылёк, Порабощённый ветками
Границ и рёбер. Сколько искр И звёзд в кровавом царствии! О мистер Икс, о мистер Иск – Предъявленный и явственный!
И в тысяче граалей нет Его неповторимости. Здесь дело вовсе не в цене, Не в воспеванье рифмами...
Как много тайн, как много слёз! Биенье, бой, борение... Стрела ли, слово – всё не сквозь, А прямо в цель. Смирение,
Приказ, усилие, отчёт Не для него. Стожильное! Через него река течёт, Наполненная жизнями,
Отчаяньем и красотой, Бессмертием, безвременьем, Манящей жилой золотой – Пульсирующей, трепетной.
Двойное дно, двойная мгла, Игра теней искрящихся. Любви прозрачная игла Вскрывает только краешек
Вселенской бездны. Скука всё, Что за её пределами. Мы обрамляем только сон Словами неумелыми.
Пандорин ящик... Цирк страстей В ладони Бога. Музыка... На дне – надежда. Без затей – Всё просто: кровь и мускулы.
Юлия Котлер. Живет в г. Керчи, работает ни Керченском телевидении ведущей. Поэт. Автор двух поэтических сборников: «Вдохновение» (2000) и «Зеркалогия» (2011) Рецензия на творчество автора: http://www.ijp.ru/razd/pr.php?failp=10600400526
| |
| Категория: Поэзия. Том I. | | |
| Просмотров: 1664 | Загрузок: 0 | |
| Всего комментариев: 0 | |