Евгения Красноярова
| 12.03.2010, 18:58 | |
 Её Слово тревожит и волнует, убаюкивает и зовёт, повергает в состояние полного отчаяния и... сердце ещё не болит, но уже щемит. И бросает то в жар, то в озноб, и завораживает, и отрезвляет горечью осознания происходящего с нами. Её не так просто разглядеть - она не "по течению" и не "против" - у неё своё русло, свой Путь. Но если увидишь - взгляд уже не отвести... Я не сразу расслышала её негромкий голос, а когда расслышала, - притихла, поражённая его силой... На моей книжной полке живёт её книга - я радуюсь ей - такие книги нужны нашему обезумевшему миру.... Кто она? Поэт, прозаик, драматург, член Южнорусского Союза Писателей, Королева Поэзиии -2008( "Болдинская осень в Одессе) Женя... Женечка... Евгения Красноярова. http://www.stihi.ru/avtor/dead_loop_2 "Серебряным монгольфьерам" чистого неба и дальнего полёта... Ночь. Я пишу на холсте – иных. Трепетны руки и лики их. Синие тоги. Маренго глаз. Четверо – в профиль. Один – анфас. Пальцы паучьи – перстнями ниц – Тянут из воздуха бусы лиц, Низы аорт, вереницы душ… Уже и уже пространства уж, Чётче и чётче косые скул, Губы на выдохе входят в «у», И по пергаменту впалых щёк Бледной искрой пробегает ток. Над головами – лиловый дым: Кровь, кислород и петля – иным, Что из серебряных с алым пут Новую жизнь неустанно ткут. *** Русские ангелы Светлые духом будут стоять – как сосны, Даже в раю из пластика и акрила. Даже в краю, который чума накрыла, Будут – как Солнце. В этих таёжных дебрях чужих историй, В этих алмазных копях многоэтажек, В этих печах – скитуют льняные стражи Белого моря. Денно волшбят серебристыми голосами – При ветре любом слышен напев их вольный. Их видно в толпе по хлебным карманам, полным Разными чудесами… Сердцами лазоревы, пепельны волосами – Вяхири наших посадов, побитых градом. Им ничего, ничего для себя не надо Под небесами. В этих картонных углах, на бетонных пашнях, В воздухе, сгнившем от пагуб и пустословий, Молят они хозяев своих гнездовий За – нас, за – наше… *** Северным морем во мне поёт Имя серебряное твоё Хрупкое, словно зари стеклянец, Имя – этрусского ветра танец, Трепетный выдох весны – свирель Неба, расписанного под гжель, Ломких берёзовых пальцев веер… Нет созвучия мне роднее. Нет меры в любви верней, Чем септаккорды твоих кудрей. Вторя стиху, осторожно пью Нежность лазоревую твою, Нервное счастье держа в руке – Быть завитком на твоём виске… *** С.Г. Я тебе никогда не дарила колец – Оттого, что ты мне – не рука, а птенец Той зари, из которой рождается Дух, Восстающий на всех, кто прокис и протух, Тех – ловивших тебя, тех – терзавших тебя, Лебедёнка из снежной страны лебедят. Я тебе не дарила на шею – цепей Оттого, что растёшь – вожаком лебедей, И когда ты молчишь, и когда ты поёшь, Ты хорош – так лишь ангел бывает хорош… И не нужно тебе ни цепей, ни колец. Пусть икарово солнце возносит венец Над высоким и чистым, как неба отлив, Лбом поэта, который – бессмертием – жив. *** Всё, что осталось от Родины мне - Вечный бронхит с бесполезной тоской. Редко, так редко и только во сне Я на часок возвращаюсь домой. Сопок заснеженных белые стены, Байка позёмки, полотна метели, Что же вы не разгадали подмены, Что ж вы меня удержать не сумели? И по ночам арестанты-прибои Шёпотом, древним, как самое жизнь, Из-подо льдов призывают нестройно - Слышишь? Вернись... Хоть на час, но вернись. *** Смеркается – с утра. Под пальцами катальп сплетается туман в рулоны силуэтов. По пасынкам зимы, по выкормышам лета декабрь-канонир дает последний залп. Затертою полой не ветер, так – вахлак, смахнет меня в кювет. Малевич оживает в зиянии двора, в распялине сарая, в базальтовом хвосте дворового кота… Сфумато режет глаз. Невидимый шаман в вороний бубен бьет, и мнится – снег, Саяны… Туманом дышит мрак. Сейчас и постоянно, отныне и вовек – туман, туман, туман… *** В моих жилах течёт животворная смесь Коньяка, никотина, октябрьской ночи И чего-то такого, что очень не прочно, Но чего-то такого, что было и есть. И вплетается в волосы свет фонарей, И молчит, будто сфинкс, жёлтый глаз светофора, И поёт о своём рыбаке Лорелей Под чужим обветшавшим забором. Карта жизни морщинами вбита в лицо, Ностальгия изъела нутро кислотою. Там - снега, здесь же осень всегда золотою Является девой и острым - словцо. И трамвая последнего жалобный лязг Пролетит и погибнет на чьей-то конечной. Город спит, он устал от разборок и дрязг И мечтает забыться навечно. Я ловлю свою тень и живу в её мгле, Потому что, как боли, мне некуда деться. Я могу только в раны и в шрамы одеться И с ветрами бродить по пропащей земле. В моих жилах течёт животворная смесь Из чего-то такого, что было и есть. *** Над камнем древнеримским колышется тимьян – Здесь время, загрубев, застыло вне приличий. Спасётся и погибнет святой Себастиан, Аттила бросит клич и захлебнётся кличем, И будут гипподромы властителей и вражд, И в пурпуре чума, и лепра с колокольцем… … И юный лжепророк, и отравитель-паж, И грязные стада старух и богомольцев… Как ветер по траве, как вешняя вода – Меняющие лишь названия и лица, Они проходят здесь. Они спешат туда, Где мрак небытия надорван летописцем. Колышется тимьян. Всесилие и власть Обещаны тому, кто нерушим и вечен… Проходят времена, но камню – не пропасть. И ты на камне том – печать. Поэт. Предтеча. *** Ни коня своего, ни дома. Всё – цыганщина, всё – шатёр! Нежит дно твоего парома, жжёт – свободы моей простор… Что мне лестницы, что мне стены? Смелет всё вечеров печаль. Что мне, друг, от твоей измены, если прошлого нам не жаль? Бесконечно и бескорыстно прочь – пешком, если нет коня! Ты по мне не справлял ли тризны, каждый день – хороня меня? Не невидима, но – свободна. Пой, цыганка, погромче пой, чтоб гадалось по путеводной, по звезде моей ледяной! Милый, слышишь, уже не надо мне ни глаз твоих, ни руки – я сменяла свои награды на чугунные башмаки… Что мне башни, мосты, заборы? Что мне зАмки – замкИ одни! Я в свои ухожу соборы – в небом звонкие дали-дни. *** | |
| Категория: Поэзия. Том I. | | |
| Просмотров: 1061 | Загрузок: 0 | |
| Всего комментариев: 0 | |