ЕВГЕНИЙ  ЛАТАЕВ

          Слепая Любовь

В суете бурлящего квартала,

Вытянув ладони в пустоту,

Шла Любовь по кромке тротуара,

Шла и спотыкалась на ходу.

А толпа неслась в водовороте,

И в упор не видела толпа,

Что с Любовью что-то происходит,

Что Любовь бредущая – слепа.

А Любви не требовалась жалость,

И плетя шагов нетвердых вязь,

Шла Любовь, счастливо улыбаясь,

Слепотой своей не тяготясь.

А навстречу медленно и гордо,

Глядя на прохожих сверху вниз,

Шла Любовь совсем другого сорта,

Строгая, расчетливая Мисс.

И была божественно роскошна,

И была, как мрамор, холодна.

И, как знать, случайно иль нарочно,

Только с первой встретилась она.

И спросила вроде бы со вздохом,

Но умело подавив смешок:

– Что, сестрица,

Видно дело плохо?

Первая сказала: – Хорошо.

Что же здесь хорошего, сестрица?

Путь твой от столба и до столба,

Ты ж не видишь, что вокруг творится,

Ты же от рождения слепа.

Ты еще столкнешься с липкой ложью,

Ты вкусишь измены горький плод.

Ты Любовь слепая, но, похоже,

Станешь ты несчастною вот-вот.

Этот мир – жестокого покроя,

Эта жизнь – слепцам не по плечу,

Хочешь, я глаза тебе открою?

Первая сказала: – Не хочу.

И тогда Вторая, глянув хмуро,

Топнула изящною ногой,

Раздраженно выдохнула: – Дура!

И ушла дорогою другой…

По асфальту медленно ступая,

Близь фонарных кованых столбов,

Шла Любовь

Счастливая, слепая,

Оттого прекрасная Любовь.

А вдали от уличного гама,

В сквере, что лежал наискосок,

Плакала прекраснейшая Дама,

Как девчонка шмыгая в платок.

         Чужая женщина

Несутся в пестром хороводе

Дни суматошные вперед.

Чужая женщина приходит,

На плечи руки мне кладет.

А за окном бушует осень,

И снегом дышат небеса.

И теплоты безмолвно просят

Ее усталые глаза.

И снова так, а не иначе

В грядущих сложится ночах:

И горечь губ ее горячих,

И трепет пальцев на плечах.

А в сердце стылом, в сердце стылом

Птенцом бескрылым стонет грусть.

Я полюбить ее не в силах

И потерять ее страшусь.

Разлук обманчивая легкость

Не соблазнит печаль мою.

Ей без меня лишь падать в пропасть,

А мне – качаться на краю.

Закаты, осень провожая,

Сгорают яростно вдали,

А мы с тобой, моя чужая,

Одни на краешке Земли.

Что есть поэт?

Что есть поэзия?

И что в ней есть поэт?

То ль рупор он божественного гласа,

То ли творец волшебного экстаза,

Без коего огня и света нет.

Что есть поэт?

Пророк или глупец?

Людской кумир иль прах у царских тронов,

Что проблистал по жизни, не затронув

И ни умов людских,

И ни сердец?

Что есть поэт,

Из капелек дождя

Лепящий замки, облики и судьбы?

Что для него поклонники и судьи?

Кому он всё оставит, уходя?

Зачем же, так желая и боясь,

Зависимый от гонора людского,

Обласканный, освистанный,

Он снова

Творит пером затейливую вязь?

И отгорев, отбегав, отстрадав,

Упрямо спросит он на божьем вече:

 − Что есть поэт?

 − Не знаю, человече.

−Ответит Бог.

И снова будет прав.

          На обочине

О, как бы истово и мудро

Хотел я научиться жить.

Вставать покорно стылым утром,

И торопливо кофе пить.

Бежать на службу,

И на службе

Крутиться белкой в колесе

И утешаться мыслью нужной:

- Живу, как все…

О, как бы мудро и примерно

Я жизнь всю прожил по слогам,

Не дав ни повода врагам

И сохранив в порядке нервы…

Не получается, увы.

Живу в какой-то суматохе.

Я словно выпал из эпохи,

Не приняв правила игры.

Я был побит  со всех сторон.

Она сильней,

Она – эпоха.

Я ей кричу: – Побойся Бога!

Она же мне сквозь зубы: – Вон!

Вот так, нескладно, невпопад,

Эпохе проиграв вчистую,

Я на обочине кукую,

И пусть простят мне блажь такую,

Но мне не хочется назад.

Я как бы там программный сбой,

Меня не тянет в ту в эпоху.

Я лучше здесь,

Я лучше сбоку.

Зато останусь сам собой.

Но и с обочины, отсюда

Хриплю ей в жирную корму:

– Эпоху правящего блуда

Не принимаю!

Не приму!

Я, скол интеллигентской касты,

Неприспособленный к ярму,

Эпоху правящего хамства

Не принимаю!

Не приму!

Меня всю жизнь мою с рожденья

Не так учили.

Потому

Эпоху саморазрушенья

Не принимаю!

Не приму!

Я не один, кто вне дороги,

Не дикари, не бунтари,

Но скоро, как ни посмотри,

Нас будет больше вне эпохи,

Чем тех, которые внутри.

Тогда у нового порога

Ухватим мы узду рукой:

– Ты отменяешься, эпоха.

Ты заменяешься  другой.

На немецком кладбище в деревне Беседино

Кресты и гранитные стелы,

Часовни простой куполок.

Немецкая строгость,

А в целом –

Уютный вполне уголок.

Порядок царит и забота,

Полит и пострижен газон,

И от сорок третьего года

Здесь только обилье имён.

Добротною русской землицей

Укрытые бережно,

Тут

Дивизии гансов и фрицев

Нашли свой последний приют.

И нет в моём сердце протеста,

И кажется правильным мне,

Что тут вот вам самое место,

В истерзанной курской земле.

Не тешусь я радостью злою,

На ваши смотря имена.

Придя за чужою землёю,

Её обрели вы сполна.

И пусть мы вовсю толерантны,

Но в этой чужой тишине

Заныли отцовские раны

Отцовскою болью во мне.

Здесь, в месиве плоти и стали,

Где пламя рвалось из земли,

Его вы стократ убивали,

Но всё же убить не смогли.

В нём не было зла и гордыни,

Он другу прощал и врагу.

Но вас не простил бы и ныне.

И я вас простить не могу.

Быть может, нас время рассудит,

И по-европейски вполне

Судить будут новые люди,

Живущие в новой стране.

Гуманной струёй одержимы,

Они порешат меж собой,

Что вы, дескать, жертвы режима,

Пославшего вас на убой,

Что вы не преступники, вроде…

И будут правы,

Но пока

Мне их правота не подходит.

Мне память отца дорога.

Кресты и гранитные стелы,

Часовни простой куполок.

Немецкий порядок,

А в целом –

Уютный вполне уголок.

Над ним небеса нараспашку,

И нет ни тылов, ни фронтов…

Цветут за оградой ромашки.

Но пусто у серых крестов.

Летели ангелы на юг

Бывают сны реальней были,

Как боль,

Как тягостный недуг…

Над полем ангелы кружили.
Летели ангелы на юг.

Летели ангелы на юг,

Белея в синем поднебесье,

От русских городов и весей.

От русских бед и русских мук.

Парили молча в высоте,

Уже не вестниками блага.

И лишь один тихонько плакал,

Какой-то маленький в хвосте.

И я бежал за ними вслед,

И я протягивал к ним руки:

− Куда ж вы мчитесь, божьи слуги?

В постыдном бегстве чести нет.

Эй вы, святые сторожа,

Ответьте мне перед побегом,

Как жить в России человекам,

Когда без ангела душа?

И мне вожак сказал в ответ,

С небес спикировав навстречу:

− Ты не суди нас, человече.

В тех душах, где мы жили вечно,

Нам нынче просто места нет.

Ни нам, ни вере, ни Христу.

Там, в душах слабых и лукавых,

Такой намешано отравы…

И пусть простит нас Боже правый,

Но нам там жить невмоготу.

И белой тенью на ветру

Он улетел, тая обиду.

То ль к богородице во свиту,

То ли в охранники к Петру.

А мне открылось, как вокруг,

По всей Руси,

Из всяких точек

Взмывали белые комочки,

Как брали твёрдый курс на юг.

Как тщетно силясь устоять

Перед бесовскою отравой,

Моя великая держава

Теряла божью благодать.

И как над крышами лачуг,

Над куполами храмов божьих,

Немного с облаками схожи,

Летели ангелы на юг.

А я стоял, поникший духом,

Когда, прокравшись по плечу,

Мне кто-то тихо дунул в ухо:

− Не бойся.

Я не улечу.

Евгений ЛАТАЕВ:  Родился в 1949 году в городе-герое Сталинграде.   в 1974 году окончил горьковский политех по специальности инженер-физик. С октября 1975года работаю на Курской АЭС. Участник пуска всех блоков АЭС. Участник литературной студии "Курчатовские самоцветы" с 1986г. С февраля 2011 года - руководитель"Самоцветов". Член Союза писателей России с марта 2007 года. Автор 3-х поэтических сборников.