ЛИАНА АЛАВЕРДОВА

СЕДЬМОЕ НЕБО

Лети,

лети,

лети,

лети

Туда, где не был.

Достань в пути,

Достань в пути

Седьмое небо.

Пускай смеются

И бранят,

Пускай хохочут.

Ты будешь рад,

Что ты достиг

Того, что хочешь.

Всем пересудам

Вопреки

И всем упрекам –

Тебе там будет

Нелегко

И одиноко.

В пути ты встретишь

Много звезд,

Комет и прочих.

Но ты стремись

И долети,

Куда захочешь!

ИЗ ЦИКЛА «МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ» 

Кто б за волосы оттащил

тебя от этой страшной бездны

неисчерпаемой души

пред безднами всегда отверстой?

Кто б смог? Кто гениям судья?

Кто б смел отволочить от края,

за коим - тихая ладья

и Стикса хватка ледяная?

О, где ты, любящий Орфей,

ее собрат (роднее братства!)

сквозь тугодумный скрип дверей

к ней, к ней стремящийся прорваться?

Ее - к трудам,

ее - к стихам,

ее - к любви вернуть.

Вспять - мерзость!

Сказал бы Смерти: "Не отдам!

Моя она! Люблю! Не смейте!”

Зачем француженке Эдит,

(хоть и великая певица),

так много выпало любви,

как щебета на жизни птичьи?..

Седая женщина, прости.

Прости, моя седая Муза.

Ты одинока на пути,

где справа - Мрак,

а слева - Ужас.

* * *

Ни в раю и ни в аду

я тебя не представляю.

Ты -  мелодия сквозная,

горизонт - но в высоту.

ЗАНЯТЬЕ ПЕРЕВОДОМ 

Занятье переводом... Как светло!

Все выше путь и все ступени круче.

Я буду бить натруженно чело

об смысл лукавый, продираясь к сути.

Мне автор не знакомый, не родня.

Но это, очевидно, и не важно.

Сегодня ближе нет ему меня.

Впритирку мы в одной бежим упряжке.

Чтоб твердь земную ясно ощутить,

чтоб разгадать значенье многоточий,

мне надо то ж волненье пережить,

и да поможет поводырь-подстрочник!

Мы слили два дыханья, две души,

двух голосов смешали непохожесть,

одним сознаньем охватили жизнь,

где что его, то и меня тревожит.

Прекрасен труд, когда он проводник,

когда крепит племен рукопожатье,

чтобы роднее стал чужой язык

и строчки слились в братское объятье.

ДЕВУШКЕ, УЧАСТНИЦЕ ТОРЖЕСТВЕННОЙ ПРОЦЕССИИ,

ТАК НАЗЫВАЕМОЙ "ПАРИЖАНКЕ” ИЗ КНОССА (о. КРИТ)

1500-1450 гг. до н.э.

Профиль красавицы вздорной,

ты мне показался  знакомым,

словно соседки смешливой

зеркальный задорный двойник.

В душном весельи хоромном,

в усладах гаремных нескромных

очи - набухшие сливы,

пьяно лепечет язык.

Славен твой профиль курносый

и локоны вьются, свивая

повесть о Крите, о Кноссе,

о царском миносьем дворце.

Взгляд твой лукавый и острый

ни толики ни прозревает

в этом растянутом кроссе,

в его горизонте - конце.

О, полногрудая дива

с прической а ля Помпадурша!

Как ты наивна, как чудна,

и видно, что дура из дур.

Впрочем, что ты незлобива,

понятно, тебя и не слушав.

В том убедиться нетрудно,

что ты незлобивее кур.

Рыбы, быки, осьминоги,

зеленые грузные волны,

войны, пожары, вулканы,

зыбучие злые пески.

Как загорелые боги,

что вечно Олимпом довольны,

дерзость, упругая станом,

возносишь над морем тоски.

  ВАРИАЦИЯ НА ПУШКИНСКИЙ МОТИВ

Но и любовь мелодия...

А.С.ПУШКИН "Каменный Гость"

Представьте двор бакинский.

Жаркий полдень июля

выжигает тень акаций,

которые садовничьим веленьем

на апшеронской почве прижились.

Жужжание  лишь мух неугомонных

тревожит в раскаленной тишине.

И кто-то, может, я, леплю вареник

вишневый так прилежно и любовно,

как будто обречен он на бессмертье,

а не на пищевой круговорот.

Вдруг слышу голос зычный: "Гей, Лаура!”

Мой верный друг, мой бешеный любовник,

соседок вызывая возбужденье,

мне со двора кричит.

Тогда готова

была я со стыда хоть провалиться.

А ныне вспоминаю с умиленьем,

как он ко мне взбежал,

как мы вонзились

друг в друга непрерывным поцелуем.

Ах, где теперь тех яростных объятий

озноб?

И не в моих ли детях

кочует он, по-старому взывая

к безумству?

"Гей, Лаура, отопри!..”

Она лежит на госпитальной койке

безмолвно, вся в повязках и присосках,

старухой жалкой, без души, без жизни.

Лишь в памяти слабеющей мерцает:

"Гей, отопри!

. . .

Я жду тебя, Лаура!..”

РЕЕСТР ПРИВЕЗЕННЫХ ВЕЩЕЙ 

Диссертацию (что-то там о морали),

черно-белые и пожелтевшие снимки,

и сервиз заграничный упаковали

(часть приданного все же, а блюдца – в дырках).

Не забыли пеленки (ждала, не скрою),

и лекарства столь нужные, сколь пеленки,

одеяла из шерсти верблюдов, кои

уж давно почили в песках апшеронских;

и наперсток серебряный, от прабабки,

и колечко, подаренное на свадьбу,

и кастрюльку (сколько компотов сладких!),

и подушку китайскую (ох, поспать бы!),

и трехтомник Пушкина, и Толстого

с Достоевским (вдруг остров необитаем?),

Пастернака и Чехова (что ж такого?),

пачки писем (когда их перечитаем?);

локон первый детских волос на память,

ковшик старый (ровесник советской власти),

в закоулках души упорхнувшую память

и надежду, надежду, надежду на счастье...

                              АЛЛЕ ДЕМИДОВОЙ

...И волосы разделены прямым пробором, словно у богини.

Тяжелые, просторные одежды античность из забвенья вызывают,

А голос приглушенный, с хрипотцой есть голос пифии (когда б ее слыхали).

Ей все подвластно. В мире просто нет, чего бы не смогла сыграть актриса.

И страшно думать, что теперь она, да-да, она, высокое искусство,

пойдет не площадь, где огни реклам с ее чела сотрут огонь небесный

и превратят в еще одно пятно в бессмысленной мозаике Нью-Йорка.

8 октября 2004 г.

              * * *

                                                                                           Александру Кушнеру

В наш Бруклин приехал поэт знаменитый

И светится город, дождями умытый:

Приехал маэстро, прекрасный Поэт!

А я Пенелопа,  прикована к пряже,

Не встречусь с поэтом и он не подскажет

И мне не раскроет искусства секрет.

Работы, заботы – какая досада!

Мне видеть его обязательно надо:

Когорта бессмертных не так уж длинна.

Но так уж судьбе близорукой угодно,

Что я не свободна, увы, не свободна

И в этом, отчасти, моя есть вина.

Придут графоманы и полные дамы,

Придет эмиграция дряхлая самая

И что помоложе. Навалит толпа.

Все, кто равнодушны и неравнодушны

Придут непременно поэта послушать.

А я не смогу. Вот такая судьба.

Я предана прялке и пряжей обмотана

Увы, в выходные я тоже работаю.

Напрасно, должно быть, но так уж стряслось.

Поэт же, предмет моего непокоя,

Возникнет, умчится в турне дорогое

И мне повидать его не довелось

А время уходит под стук метронома.

Стареют артисты, стареют знакомые.
Мы тоже стареем немного, пустяк.

И Случай мальчишкой задорным дразнится

Со старой Судьбою, которая злится,

Но все ж сорванца не ухватит никак.

28-29 сентября 2007 г.

            * * * 

Вот подкрадывается зима.

Подползает зловещий мороз.

Мы с тобою навеки врозь.

Мы с тобою навеки врозь.

Твое тело лежит в земле.

Дух витает Бог знает где.

Обо мне не подумал ты.

Мое горе ты проглядел.

На могиле желтеет куст.

Безразличные небеса.

А на сердце такая грусть,

Что не высказать не сказать.

Я зажгу по тебе свечу.

Выпью рюмку вина. Помолчу.

Виновата – не виновата –

Я одна осталась. Без брата.

                     *** 

Люблю и ненавижу, вновь люблю.

Ты – часть меня, и никуда не деться.

«Люби, люби!» - приказывает сердце,

Как паруса диктуют кораблю.

Хрустит снежок иль обжигает зной,

Ты любишь, ненавидишь, любишь снова.

Я сердцевина, я – твоя основа.

Ты безраздельно, безнадежно мой.

Напрасно даже думать иль гадать,

Что было бы, когда б не ты, не я ли.

В случайности лоскутном одеяле

Все схвачено. Навек не разорвать.

Люблю иль ненавижу – все едино,

И следствие не превратить в причину.

Об Авторе: Лиана Алавердова Лиана родилась в Баку, Азербайджане. Она окончила историческое отделение Азербайджанского Государственного Университета и работала в Институте Философии и Права Академии Наук Азербайджана. Лиана неоднократно публиковалась в республиканской периодической печати, включая журнал «Литературный Азербайджан». В 1991 г. Лиана была удостоена Первой премии Корчаковского Общества Азербайджана за стихи, посвященные Яношу Корчаку. В 1993 г. Лиана Алавердова с семьей эмигрировала в США. Она автор трех стихотворных сборников: «Рифмы» , 1997 г., изд-во «Слово/Word», Нью-Йорк; «Эмигрантская тетрадь», 2004 г., изд-во «Alexandria», Нью-Йорк и двуязычного сборника «Из Баку в Бруклин» , 2007 г., изд-во «MIR Collection», Нью-Йорк. Лиана многократно публиковалась в американских журналах и альманахах на русском и английском языках. Она живет в Нью-Йорке и работает в Бруклинской публичной библиотеке.